Браконьеры ч.2

В дубовом лесу послышались голоса.

— Андреев идет. Разговаривают. Должно быть, поймали! — переговаривались загонщики.

Вскоре появился и Андреев с товарищами. Вопреки ожиданиям, они не вели браконьеров; не было видно и отобранных ружей.

Ларский пошел им навстречу.

— Ходят двое. Одново — невысокое, а широкое, из себя черное; и вроди как быдто бешеной собаки гавкает. А другое пребольшущее, высокое, кверху шибко толстое. Вроди как пудиль: задни ноги стрижены, а башка и грудь косматыя; из себя белое. И никак понять невозможно, што это ходит... Одно слово — огромаднеющая животная! — рассказывал запыхавшийся Андреев.

— Ну, так что же? — нетерпеливо перебил его Ларский.

— Ну, мы, значит, и... того. Кабы чего не вышло. Поопасились, значит.

— Кого?

— Да животныя-то... Она вон какая! Кто ее знат, чово она ходит! Опять же, мы безо всего. Ничого, значит, в руках нету.

В это время еще раз выстрелили, и совсем уже рядом.

— Дурак! Разве пуделя стреляют?! — не сдержался Александр Михайлович, и, усилив андреевский отряд объездчиком Гурьяном, мужчиной внушительных размеров, приказал сейчас же идти на выстрел и взять «животных» во что бы то ни стало.

— Будьте покойны-с. От нас не уйдут! — захватив на всякий случай толстую дубинку, чему-то радовался уходивший вместе с Андреевым объездчик.

— Энтот пымает... От Гурьян Степаныча хучь што не отвертится. Он им башки-то сымет! — тоже радуясь чему-то, протянул приказчик.

— А ты чего смотрел? Тоже — луговой приказчик! В лугах полно охотников, а он и не знает, кто в них ходит!

— Может, отец ньякон.

— Это с ружьем-то, отец «ньякон»?!

Порядочные дураки. Один какого-то животного боится, другой на отца дьякона все валит. Хотя Андреев и Кузьмин — не охотники, но все же могли бы быть поумнее.

Конечно, это палит Максимка. А может, Мишка Тренин с сыном. Тоже «хорошие» мерзавцы.

Раздражение Александра Михайловича росло и крепло. Желая довести дело до конца, а если будет нужно, то и принять в нем активное участие, Ларский пошел вместе с оставшимися загонщиками по следам Андреева и Гурьяна. Продвинулись талами и вошли в дубовую гриву. Около лыжника лежали свежеобрубленные вершины молодых дубочков. Очевидно, Андреев с помощниками последовали примеру Гурьяна и тоже запаслись дубинками.

Александр Михайлович вышел на опушку леса. В чистых безлесных лугах, начинавшихся сейчас же за дубовой гривой, уже шла охота. Охотились за «красным» зверем. С левой стороны продолговатого болота, поросшего мелкой лозой и тростниками, в небольшой долине стоял Андреев с одним загонщиком. Впереди той же долиной шел Гурьян с другим загонщиком, очевидно, желая обойти болото.

Что-то шло правым берегом болота в направлении от Александра Михайловича к Гурьяну. Сразу нельзя было определить, что именно идет. Колебавшиеся волны синеватого тумана то совершенно закрывали двигавшийся предмет, то открывали только его половину, увеличивали размеры и придавали ему фантастические формы.

В густом тумане, обманчиво обрисовавшем окрестные предметы, мелкие ракитовые кусты болота казались лесом, а толстый Гурьян Степаныч, шедший в распоясанном полушубке, — двигавшимся стогом сена. Было только видно, что возле болота идет что-то большое, серо-белое и очень высокое, тонкое снизу и безобразно толстое вверху.

Внимательно присмотревшись к двигавшемуся предмету, в нем нельзя было найти сходства с пуделем, лосем или каким-либо другим четвероногим животным. По ровным движениям и контурам фигуры можно предположить, что идет человек на лыжах. Но почему у него такая большая голова и плечи? Может быть, он несет на себе что-либо большое? Во всяком случае фигура двигавшегося человека необычна и, окутанная и увеличенная туманом, могла показаться Андрееву «аграмаднеющим» зверем.

На чистой снежной равнине, значительно правее шедшего возле болота человека виднелся другой двигавшийся предмет. Невысокий и черный, он быстро уходил в сторону соседней с лугами деревни Епанчино. Низкий и широкий темный предмет с какими-то белыми, перемещавшимися во время хода просветами внизу, действительно, походил на толстую черную собаку, и, как-то странно ныряя в туман, вскоре исчез вдали. Гурьян Степаныч уже закатился за болото. Близилась развязка...

Через несколько минут внушительная фигура объездчика с рычагом в руках появилась из долины на правом берегу болота. Враг заметил опасность и не растерялся. Впереди — Гурьян, с правого бока — Андреев... Неизвестный немедленно изменил курс, быстро пойдя вправо от болота, в том направлении, в котором скрылась черная собака. Но и Гурьян Степаныч не дремал. Потрясая дубиной и что-то крича, он направился напересек браконьеру (теперь уже видно, что уходит от погони высокий, с ружьем в руках, широкоплечий человек, одетый в белое платье).

И Гурьян, и преследуемый охотник прибавили ходу. Кто кого опередит — «вот в чем вопрос»? Скоро идет браконьер. Но и Гурьян не уступает. Для легкости он сбросил полушубок и в одной рубахе спеет к браконьеру скорыми ногами. Взял «переда». Еще сажен пятьдесят, и он встретит самовольного охотника своею грудью. Торопится и Андреев и тоже машет палкой. Минуты браконьера сочтены.

— Вре... Таперя не уйнет! — радостно гнусит приказчик, довольный успехом «гона».

Но он радовался рано. Сообразив, что в этом направлении не избежать встречи с Гурьяном, браконьер быстро ориентируется и вновь меняет путь. Поднявшись на бугор, он поворотил круто вправо и быстро покатился косогором к густому речному тальнику. Опытность травленого зверя подсказала беглецу, куда можно идти, и в этот раз им был избран верный курс. Сзади гонится Андреев, с левой стороны Гурьян отрезал путь к деревне, а здесь, к реке и лесу, пусто, никого не видно... Скорее в тальники: там чаща, овраги, много старых лыжниц. Там спасенье.

— Сто-о-ой! — отчаянно кричит Гурьян Степаныч.

Но браконьер его не слушает. Не слушают Гурьяна (это еще обиднее) его ноги. Разжиревший на барских хлебах, не привыкший много и скоро ходить на лыжах, объездчик уже израсходовал свои силы в первой произведенной им атаке и начинает отставать от браконьера. Очевидно, Гурьян его не догонит и не остановит. Дойдя до кустов (всего 150 или 200 саженей), браконьер спутает свои следы и благополучно уйдет. А завтра вновь придет сюда же. И вновь будет палить, не признавая прав владельца.

Может быть, еще и сегодня, достигнув леса, подарит «на память» Андрееву или Гурьяну заряд дроби. «Максимка даром не отдастся!» — думал Ларский. Он знал, что этот браконьер — Максимка: его широкоплечая фигура. У него же и черная собака. Александр Михайлович вспомнил недавно брошенный ему Максимом вызов:

— Попробуйте, поймайте! Больше у меня ружья не отберете.

Ларский помнит, как в неурожайный год он кормил Максима и всю его семью, и не забудет, с какой непримиримой животной злобой Максим бросил ему этот вызов. Не забудет и своей прошлой осенью сгоревшей риги с хлебом. По слухам, ее сжег тот же Максимка.

— Будет!.. Пора оставить сантименты и прекратить мужицкое нахальство. В этот раз я его поймаю и отберу ружье во что бы то ни стало!

Нехорошим огнем вспыхнули глаза старого помещика и, крепко сжав ружье, заряженное крупной дробью, он быстро пошел вместе с загонщиками дубовой гривой вправо, к тальникам и речке. Пройдя не более ста саженей, Ларский остановился против приближающегося к нему браконьера. Слева идет Андреев. Он уже на одной линии с Гурьяном и тоже сбросил полушубок. И тоже не догонит. Он это понимает и отчаянно кричит:

— Держи! Лови! К реке уходит!

Но держать и ловить некому. Браконьер это знает и, наклонив вперед свой корпус, ближе и ближе подходит к лесу. Еще 50—60 саженей, и он спасен. В густом лесу туман ему поможет скрыться.

Вместе со своим отрядом Александр Михайлович выходит из кустов и загораживает беглецу дорогу. Браконьер остановился. Не ожидал в этом месте встретиться с таким многочисленным врагом. Он поворачивает и идет обратно своим следом. Идет тихо, так как обратно приходится идти в гору и он уже утомился. Да и едва ли в этом направлении можно будет скрыться. Гурьян уже поднялся на бугор и, увидав «помогу», ожил и быстро катится навстречу браконьеру его следом.

— Чего на него смотрите — бейте! — хрипло кричит он загонщикам и как палицей вертит над головой дубовым колом.

Браконьер заворотил обратно к лесу: лучше сдаться барину, нежели попасть в лапы к обозленному «своему брату».

Чем ближе подходил к Александру Михайловичу нарушивший его права охотник, тем меньше в нем замечалось сходство с «известнейшим» Максимом. У Максима — большая рыжая борода. («У всех негодяев рыжие бороды», — почему-то подумал Ларский.) У этого — ни усов, ни бороды. Максим среднего роста, хотя и коренастый, но сутулый. Этот — очень высокий, стройный, тонкие, как спички, ноги и такие же руки. На этом и костюм какой-то странный. На голове большая серая шапка. Шея обмотана белым шарфом. Сверху белой холщовой рубахи, спущенной в такие же узкие и заплатанные штаны, надето какое-то старое меховое платье. Оно так мало закрывает нижнюю часть груди, что с одинаковым правом может именоваться и длинным воротником, и коротким жилетом. На ногах — старые портянки и рваные лапти. Шапка и жилет, надетые наружу длинной шерстью, безобразно утолщали верхнюю часть тела браконьера и резко выделяли худобу его рук и ног.

В общем, фантастический костюм охотника мог быть назван «смесью»: голова, шея и незначительная часть спины и груди — в зимнем, все остальное — в летнем платье. Но все браконьеры одеваются в рваные платья. Чтобы в «случае чего» не жалко было.

Мохнатая шапка, сшитая из собачьей шкуры, сильно заиндевела и, низко надвинутая на лоб и уши, мешала рассмотреть рожу браконьера (Ларский видел многих браконьеров и знает, что у них или дерзкие, или приторно-сладкие «рожи», а не лица).

Браконьер тихо подвигался к Ларскому, не дойдя до него нескольких саженей, остановился.

— Подойди ближе! — приказал ему Александр Михайлович.

Подошел и молча встал. Без обычного приветствия, без сознания вины и просьбы о прощении.

— Кто тебе позволил в моих лугах охотиться? — приступил к допросу Ларский.

Ответа не было. Да и что можно ответить?

— Ты что же, сукин сын, не слышишь? Перед барином, и шапку не ломаешь! — и ловким ударом руки только что подошедший Гурьян Степаныч сбил шапку с браконьера.

Под большой мохнатой шапкой оказалась маленькая тюбетейка, покрывавшая голову пятнадцатилетнего рыженького татарчонка. Как молодой жимолостный прутик, он вытянулся вверх, но еще не сложился. Сквозь розовый румянец щек, покрытых, как спелый персик, нежным пухом, просвечивали мелкие веснушки. Они не портили лицо и даже к нему шли.

Хотя татарчонок и походил на загнанного волчонка, но в нем не было заметно свойственных браконьерам притворного смирения и затаенной злобы. Его красивые черные глаза, опушенные длинными ресницами с осевшим на них инеем, смотрели испуганно и удивленно. Казалось, они говорили: зачем так много больших людей на одного маленького человека?

— Ты кто такой? — строго спросил Ларский.

— Мы? Мы — новый охотник будем.

— Какой еще «новый охотник»? — изумился Александр Михайлович.

— Новый. Недавна, два нидель ружьем гуляем. Прежде не гуляли; ружья не был.

Очень нужно знать, когда браконьер завел ружье и с какого времени он «гуляет».

Однако же, если две недели он здесь ходит...

— Ты где эти две недели ходишь? Не здесь ли?

— Здесь, здесь! Каждый день. Двоем с братом ходим! — чему-то обрадовавшись, ответил татарчонок.

...Увидав, что бить не будут, браконьер освоился с своим положением и не имел того испуганного вида, как в начале допроса. Он затруднялся в выборе выражений, говорил с паузами, стараясь яснее и понятнее отвечать на вопросы.

Татарчонок рассказал, что в тростниковых болотах много зайцев, но он убил только одного.

— Вчера мы ева вместе с батькой жрали.

«Новый» охотник убил так мало потому, что они (т. е. зайцы) — хитрые, «не сидятся», а он может убить только того зайца, который «сидится», в бегущего же попасть не может.

— А зачем берешь с собой собаку? — поинтересовался Александр Михайлович.

— Какой субака?

— Черную собаку, которая с тобой сегодня и убежала к деревне.

— Зачим субака? Это Хайрулка — наша младший братом! Они не субака. Они зайца гуняют.

Браконьер обиделся, как можно называть брата собакой. Он рассказал, что становится в одном конце болота, а с другого конца заходит Хайрулка и гонит на него зайцев. Дело окончательно объяснилось.

Если задержанный охотник говорит правду, что убил только одного зайца, то и в этом случае, охотясь ежедневно, он напугал и разогнал всех зайцев. Остается только выяснить личность обвиняемого.

— Ты откуда и как тебя зовут?

— Мы? Мы Епанчинский будем. Мухтарка, Галейкин сын. Галейку, чай, знаешь? — не без гордости отрекомендовался обвиняемый.

— Никакого Галейку я не знаю! — сердито ответил Ларский.

— Не знаешь? Галейку не знаешь? Как не знаешь?! — искренно удивился и, кажется, даже оскорбился татарчонок.

Не знать Епанчинского Галейку? Какое грубое невежество! И для того, чтобы напомнить Ларскому так невежливо забытого им Галея, Мухтар добавил:

— У ева... нет лошадка, и... самый худой изба в деревне. Ну, и теперь не знаешь?!

Но, несмотря на эти, столь ясные приметы, долженствовавшие, по мнению Мухтара, служить основанием большой популярности его папаши, Александр Михайлович не знал этого древнего и славного рода.

Не подлежало сомнению, что пойманный охотник — Мухтар, сын «известного» Епанчинского Галея. Жительство и «личность» обвиняемого установлены.

— Нам... идти можно? — спросил Мухтар, предполагая, что его дело совсем кончено.

— Успеешь! Подожди немного.

Александр Михайлович не знал, что делать с браконьером. Он видел, что Мухтар еще молод и не похож на Максима. Не похож теперь, пойманный на месте преступления. Скромен при народе. Но дайте ему время и волю, и этот нынешний «мальчик» так скоро «образуется», что превзойдет даже Максима.

— Который тебе год?

— Симнассать... Батька калякал: через три год пойдешь сулдатом.

И он, и почтенный его родитель, конечно, знают, что я запрещаю охотиться в своих лугах. И все-таки охотятся. Так же, как и Максимка, не признают прав владельца. Так же, как и другие, днем охотятся, ночью воруют дрова и сено. Еще недавно из лугов Ларского вблизи деревни Епанчиной увезли два стога сена.

В другое время и в другом настроении Александр Михайлович вспомнил бы, что безлошадный Галей не мог увезти его сено. Но сегодня он готов приписать и эту кражу тому же Галею и его «гуляющему» с ружьем по чужим дачам сыну. Самовольный Епанчинский охотник непременно должен быть наказан. Но какое назначить ему наказание?

— Не показать ли ему дорогу к дому? — предупредительно спросил Гурьян Степаныч, потирая свои жирные руки.

— Не трогать! — осадил его Ларский, брезгливо относившийся к «ручной» расправе.

У мужиков единственно понятное им наказание — поймал виноватого и бей! Ломай руки, ноги, ребра. Привлечь к суду нарушителя закона? Но Мухтар — несовершеннолетний. Да и наказание судом даже взрослых браконьеров не приносит пользы. Земский начальник приговорит к рублевому штрафу с заменой арестом на один или два дня; браконьер отбудет арест, т. е. воспользуется даровым «казенным» теплом и хлебом, и снова пойдет в чужую дачу. Браконьеры над таким судом смеются. Эти меры не годятся. Нужно наказать так, чтобы виновный чувствовал, что это наказание, и вместе с тем был лишен возможности повторить свое преступление.

— Подай сюда твое ружье и патронташ! — приказал Мухтару Александр Михайлович.

— Зачим ружья? — испуганно спросил татарчонок.

— Затем, не ходи без спроса по чужим дачам.

— Мы... не знался. Если не велишь, ходить не будем.

— Ладно! Все вы, когда поймают, так «не знался» и «ходить не будем». У вас есть свои луга. Ходил бы в них, там тоже есть зайцы.

— Там Муса с Хасаном ходят. (Муса и Хасан — промысловые охотники, крестьяне деревни Епанчиной).

— Ну и ходил бы с ними. Давай ружье!

— Они рупь гусим гривна стоят.

— Хоть бы десять рублей восемь гривен. Все равно давай!

— Наша батька нас бить будут! — пытался вызвать к себе сожаление Мухтар.

— А мне какое дело? Побьет — умнее будешь: не пойдешь в чужую дачу.

Обвиняемый потупился и замолчал. Израсходовав все «доводы» в свою защиту, совершенно растерялся. Он ожидал, что его будут бранить. Может быть, побьют. За свой охотничий грех готов принять какую угодно муку, только не это наказание. Потерять ружье! Остаться без него! Тяжелее горя не существует на земле. Для бедной семьи, живущей в хибарке, 1 р. 80 к. — большие деньги. Грошами и, вероятно, годами их копил Мухтар. Наконец накопил и ружье купил. Он — охотник! Две недели, каждый день с ружьем ходил. Видел зайцев. Стрелял по ним. И даже одного убил. Две недели годами жданного блаженства! Две недели полного счастья! И вдруг все рушится и исчезает. Меркнет единственный луч света, освещавший и согревавший молодую жизнь в темной, холодной и голодной, «самой худой избе» в деревне.

Что же это такое! Что он сделал? Ведь все эти «барские» зайцы целы.

Широко раскрытыми, полными беспредельного ужаса глазами виновный смотрел на барина и на народ. Может быть, помилуют, простят.

Но барин на него не смотрит и не видит, по какому нежному месту он ударил своим приговором. Кругом суровые и злые лица. Ниоткуда нет помощи и защиты. Сбежал с лица румянец. Затуманились глаза.

— Жалей нас... пожалста! — шепчет Мухтар, глотая слезы, и крепче прижимает к телу — пока еще свою — коротенькую одностволку.

— А ты не разговаривай. Коли велят отдать ружье — давай! — загудел, заглушая слова Мухтара, Гурьян Степаныч и обнаружил желание лично привести в исполнение барскую волю.

Дрожащими руками, бережно, как большую драгоценность или как святыню, Мухтар снял с плеча ружье и патронташ и отдал их Ларскому. Короткая, очевидно, обрезанная, пистонная одностволка исправно содержалась. Ржавчина счищена, замок и ствол обильно смазаны каким-то жиром. Патронташ на десять патронов сделан так же, как шапка и жилет, из собачьей кожи. Из собственного, так сказать, материала в собственной мастерской.

— Ну, теперь можешь идти к батьке. Ступай! Да помни, что если еще попадешься, то уже не я, а вот Гурьян, объездчик, своим судом тебя обсудит! — закончил свое решение Александр Михайлович.

Но Мухтар не слыхал, что ему сказали. А если бы и слышал, то и за первую свою вину предпочел бы «свой суд» этого страшного Гурьяна, тонкому и мягкому «барскому» суду. Татарчонок как бы прирос к месту и не понимал, что ему дана «свобода». С ужасом и страхом он следил своими детскими глазами за ружьем, — бывшим его ружьем, — переходившим из рук в руки и, наконец, нашедшим себе место на широкой спине нового хозяина — объездчика Гурьяна.

— Опять оглох? Тебе сказали: уходи. Пшел к черту, собачье мясо! — подтвердил объездчик барский приказ и для ясности погрозил Мухтару палкой.

Взяв валявшуюся в снегу шапку с выпавшими из нее варежками и утирая слезы рукавом рубахи, мальчик тихо пошел к своей деревне. Поднявшись на соседний бугор, остановился.

— Хайрул! Хай-рул-ла! — слабо кричал он брату.

— Эй-э! — донеслось из соседней долины.

И вскоре около «нового» охотника, так скоро и так печально кончившего свою карьеру, появилась его «черная собака» — маленький брат Мухтара, одетый в длинный, тащившийся по снегу отцовский разодранный черный бешмет.

— Что делают собачата — друг дружку не бросают! — заметил кто-то из загонщиков.

«Осужденный» не пошел в деревню. Он знал, что его ожидает дома, и вместе с братом остался на бугре.

Ларский достиг цели: браконьер «почувствовал» тяжесть наложенного на него наказания. Но считая свой обвинительный приговор совершенно справедливым и необходимым, Александр Михайлович в то же время чувствовал какую-то неловкость и усталость. Как будто в его присутствии и даже с его участием совершилось что-то нехорошее и злое. Провожая глазами медленно поднимавшегося на бугор осужденного Мухтара, Ларский впервые увидал его особенную худобу и «легкость» его зимнего наряда. Он удивился, почему не заметил этого раньше и как мог найти в этой, еще не сформировавшейся, детски вытянувшейся фигуре какое-либо сходство с Максимкой и другими бедными и богатыми русскими браконьерами.

Перед ним снова появились хорошо знакомые фигуры: разных рангов чиновные охотники, «хозяева» лесов и приглашаемые ими «гости», неслужилые интеллигентные граждане и другие состоятельные, привилегированных сословий, разных «марок», но одного качества — нарушители закона и охотничьи бандиты. Облеченные положением, средствами и властью, тепло одетые, с дорогими (не обрезанными) ружьями в руках.

Назойливо вставал вопрос — которые же из этих охотников — настоящие браконьеры: осужденный ли татарин и другие голодные деревенские охотники, рискующие из-за заячьей шкуры своей шкурой, или все эти сытые господа со светлыми пуговицами и вольные охотничьи «художники», нарушающие закон и ничем не рискующие? Те ли люди, которые, имея смутное представление о законе, толкаются к браконьерству нуждой в куске хлеба и неразвитостью, или те господа, которые, составляя и разъясняя законы, сами их не исполняют? Те ли господа, которые судят других и которых никогда не судят?

Возникало сомнение в справедливости только что поставленного приговора, и Ларский был близок к тому, чтобы огульно обвинить всех русских интеллигентов в охотничьем невежестве, невоспитанности и неопрятности, и признать их настоящими и более крестьян виновными браконьерами. «Кому больше дано, с того больше и спросится...»

Но в барских лугах, ближе к селу Мансурову стукнули два выстрела — раз за разом. «Вот это палит Максимка. Он, непременно он!» — подумал Ларский, и быстро выросшая в воображении старого русского барина яркая фигура озлобленного и нахального деревенского браконьера, поджигателя и вора, вытеснила всех других браконьеров.

— Здесь вольничает Мухтарка, там распоряжается Максимка... Тоже «хозяева»! Я поступил правильно. Нельзя же всегда и всех прощать.

В ближних к месту «полевого суда» тростниковых болотах сделали два загона. В них видели свежие лыжные и заячьи следы, но не видали зайцев. Вечерело. Порывами набегал холодный ветер, роняя с деревьев иней. Туман поднялся кверху, открыв ближнее к лугам татарское село Епанчино. Два ворона, покружив над загонщиками, с унылым клекотом полетели ночевать в соседний лес. Снег скрипел под лыжей. Крепчал мороз. Становилось холодно даже и в настоящих шубах. Тонкими струйками закурилось и побежало снеговое поле. Вероятно, ночью будет метель...

Ларский кончил охоту и, надев ергак и окутав ноги меховым одеялом, поехал домой. А на снежном бугре все еще сидели одинокие, плотно прижавшиеся друг к другу браконьеры. Вскоре вечерний сумрак и усилившаяся поземка закрыли и снежный бугор, и осужденных. Скрылось и соседнее село Епанчино.

В нем, в холодной и худой избенке старый, почти слепой старик Галейка ждет детей с охоты: не принесут ли зайца...

г. Казань

(Печатается (с небольшими сокращениями) по изданию: Ю. М. Смельницкий. Из охотничьих воспоминаний. Казань: «Универсальная» типолитография. 1909 г. Выпуск третий. С. 1—50.)