Храбрецы

Ливеровский А. А.

Сквозь прозрачные макушки, сквозь янтарные сучья сосен внизу видна гладкая в этот час вода. Незнакомое озерко покоит в зеркальной черноте опрокинутые хвойные вершины... Далеко зашел.

Кто-то шевелится у берега: бредет по моху древняя старушка. Палочкой лист ворошит, проверяет — гриб ли? Откроет — груздь, тогда уже и нагнется, подберет.

Моя тропинка — вниз, к воде, ее путь — по угору; вот и сошлись. В лесу встреча не в городе — поговорить обязательно надо.

— Есть ли груздок, бабушка?

— Как добыча, охотничек?

Большую сосну у дороги повалило, удобно отдохнуть на розном стволе. Ноги на моховой подушке, спина к гнутому суку привалилась — княжий трон, а не лесная скамеечка.

— Ты откуда, бабушка?

— Из Наротова. Со своим стариком век доживаем. Сыновья с войны не вернулись, дочки за мужьями уехали. Так и живем. А у тебя сума вроде пустая? Ничего не добыл? Теперь и не диво: опустели леса; разве столько зверя да птицы было? А рыбы в озерах? Бывало, поедут наши...

Течет неторопливо рассказ, жалуется усталый голос.

Я смотрю на вспыхнувшее на закате облако, на хищную птицу, парящую у его кромки, думаю: «Бабка моя, бабка, мать одинокая! Плещутся крупные щуки в реках, люди пустили в озера новую рыбку, ряпушку. Много приносим мы с собачкой с болот и покосов матерых диких птиц. Улетела из округи одна птица — твоя молодость. И у меня она на отлете...»

— Дедко мой охотник был не последний. Теперь устарел. Ты суди, что с ним нонче... Из годов он вышел, на пеньзии, значит, работой не неволят, а все помаленьку колхозничает. Стало быть, уже к вечеру повез мой старик в дальнее поле на паренину позём. Скидывать начал — слышит в омежке, у самой нивы, хрястит. Конь захрапел, рванулся, телега набок. Глянул дед — медведь в лядине ольшаник ломает. Прибежал дед в деревню к другу Карпушке, тоже восьмой десяток охотничку, зовет медведя стрелять. Карпушка спрашивает: «А стоящий ли зверь? Может, прибылой какой медвежонишка в траве запутался? Пока ходим, убежит». Мой торопит: «Давай собирайся! Медведь видный, таких с тобой не бивали...» Карпушка говорит: «Припасу готового нет, а ружье с осени на рябков заряжено. Дождется ли зверь?» Мой отвечает: «Дождется. Не ведаю, к чему медведю ольшаник, только занявши им крепко: так и крушит, так и ломит...»

Карпушка свинцу нарубил, пуль-то не было, пороху про запас в табачницу насыпал, ружье справил, ватную фуфайку накинул. Пошли охотнички. У одного ружье сечкой-жеребьем заряженное, у другого топоришко за поясом, идут смело. Дело привычное! От батьков научены, как полесничать, не один зверь добыт вместе. Только вот... годы ушли.

Подобрались деды омёжком близко, видят: и верно медведь в лядине ольшаник ломает. Большущий зверь, что бык. Карпушка подобрался, стрёлил... Медведь взад пятки сунулся, да вроде его как дернуло — стал на месте. Мой кричит: «Подовтори, Карп, еще! Эх! Мелка сечка, а зверь дивный».

Карпушка из табачницы поболе пороху высыпал, паклей потуже забил, жеребий покрупнее выбрал. Как грохнул!

Медведь наверёх — на дыбки, дурным голосом ревит, большую ольшину ломит, трусит, листья, что в погоду, бьются. Мой шумит: «Дуй, Карпий, еще! Вишь, какой зверь нахратый — стрёлом с дела не сбить. Дуй до убою». Карпушка весь остатний порох из табачницы в дулину всыпал, самую крепкую сечку отобрал, паклю натуго забил. Как ухнет! По лесам гулы пошли. Зверь на месте забился. Старики к нему. «Убили, — кричат, — готовый!» Приметил их медведь, уши прижанул, рванулся, петлю порвал и прямо на охотников...

— Какую петлю, бабушка?

— Да вишь ты, зверь-то в петле был. Соседский парень наладился на медведей-потравщиков петли ставить. Достал у трактористов витую струну, трос, что ли, называется, и на тропах к овсяному полю настораживал. Одного уж медведя поймал, небольшёнкого, правда, пуда на три. И этот зверина-то тоже в петлю ввалился. А петля к ольшине привязана была...

— Что ж охотники?

— Сами не рады. Оробели. Зверь-то за ними мало проскакал, назад отвернул. Деды поворот дали и по пашне без памяти завихрили. Мой-то споткнулся, пал на брюхо, ревит: «Карпуха, выручай, медведь рядом!» А что Карпуха? Карпуха-то побойчей — у самой деревни мельтешит.