Спангенберг Евгений Павлович

В ряду орнитологов так называемого старшего поколения Евгений Павлович Спангенберг занимает совершенно особое, уникальное место. Если, например, К.А. Воробьева можно, без сомнения, назвать классическим фаунистом, а К.А. Юдина - морфологом, то Е.П. Спангенберга следует без колебаний отнести к категории орнитологов-натуралистов. Быть натуралистом - это исключительный и редкий дар, это особый строй мыслей, своеобразная философия и система знаний. Натуралистом не становятся, а рождаются, и само становление ученого-натуралиста - лишь огранка и шлифовка того, что заложено уже в человеке природой. Натуралист - это неистребимое стремление к познанию новых мест, к походной экспедиционной жизни, это неугасаемый интерес к животным и глубокое знание их особенностей, это своего рода обожествление охоты и всего, что с ней связано. Орнитологи-натуралисты - это в известном смысле первопроходцы, которым мы обязаны изначальными сведениями о птицах необъятной территории Российской империи, впоследствии именовавшейся Советским Союзом.

Евгений Павлович был потомком дворянского рода фон Спангенбергов, восходящего к XVII в. Его дед, Евгений Иоганнович Спангенберг, датчанин по национальности и капитан дальнего плавания по профессии, женился на украинке Надежде Тарасенко. С этого события и началась «русификация» Спангенбергов.

Отец Евгения Павловича, Павел Евгеньевич Спангенберг, был инженером-путейцем, участвовал в строительстве многих российских железных дорог и поэтому вынужден был довольно часто менять место жительства.

Евгений Павлович Спангенберг родился в 1898 г. на ст. Андриановка Читинской области. Раннее детство его прошло в Санкт-Петербурге. В этот период особое влияние на формирование взглядов и интересов маленького Жени имел семидесятилетний дед - капитан, поселившийся в их квартире. Он был настоящим «морским волком», дважды обошел вокруг света, побывал во многих странах и даже посетил Чукотку. Вместе с тем дед был страстным любителем природы и, по-видимому, очень многосторонним и ярким человеком. Он привез с собой собрание чучел редкостных птиц и значительную коллекцию различных сувениров. Усаживаясь по вечерам перед камином, дед рассказывал о своих путешествиях, приключениях, природе дальних стран и встречах с людьми. Эти живые рассказы очаровывали мальчика и будили в нем еще не осознанное стремление к странствиям, пристальный интерес к природе. В это же время он получил в подарок от отца десятитомник А. Брема «Жизнь животных», который надолго стал его путеводной нитью.
Несколько позже семья переехала из Петербурга в маленький железнодорожный пос. Ахтубу, затерянный в степях Нижнего Поволжья. Здесь началась совсем иная жизнь. Большой запущенный сад вокруг дома, соседство первозданной, не испоганенной еще людьми степи, неспешное чередование времен года - все это давало простор для развития душевного строя и способностей будущего натуралиста. Огромное влияние на мальчика оказали также постоянные выезды с отцом в степь, отдельная комната, выделенная для содержания всякой живности. Нужно сказать, что отец Евгения Павловича, будучи строителем и «техническим» человеком, был в то же время увлеченным охотником, любителем природы и всячески поддерживал в сыне его стремления к общению с животными, его интерес ко всему живому. Вся семья крайне доброжелательно и терпеливо относилась к постоянно появлявшимся в доме птицам и зверькам.

Нужно также заметить, что у мальчика проявилась поразительная способность выкармливать птенцов и ухаживать за подранками и другими животными, так или иначе попадавшими в его руки. Ему не надоедало возиться с ними днями, неделями и месяцами, тогда как обычно уход за животными после трех-четырех дней возлагается на взрослых. Много позже, уже в московской квартире, традиции в содержании дома животных не прерывались, и Евгений Павлович всегда чувствовал ответственность за своих питомцев, которых позже либо выпускал на волю, либо передавал в Московский зоопарк.
Жене было всего шесть лет, когда отец впервые взял его на охоту. А в семь он уже получил в подарок свое первое ружье. С тех пор охота прочно и полноправно вошла в жизнь будущего исследователя и стала одной из главнейших его страстей. С тех же пор ружья и охотничьи собаки стали его неотъемлемыми спутниками.

Незаметно летит время, и вот уже семья Спангенбергов снова живет в Сибири, в Иркутске, куда перевели работать отца. Жизнь здесь существенно отличалась от того приволья, которое царило на Ахтубе. В настоящую тайгу нужно было добираться целый день, а значительную часть времени теперь отбирала работа в гимназии. Однако и на берегу Ангары Евгений Павлович, тогда уже юноша, находил возможности при первом удобном случае вырваться из города - и снова ружье, собаки, охота.

В 1918 г. Евгений Павлович закончил Иркутскую гимназию. Нужно было определяться в жизни, а четкого решения еще не созрело. Евгений Павлович переезжает на Украину, в г. Запорожье. Время было смутное и опасное, на Украине шла война, об охоте нечего было и думать. Не «светил» еще и давно намеченный путь в университет. Евгений Павлович некоторое время работал делопроизводителем в железнодорожных мастерских, а в следующем, 1919 г. был призван в Красную Армию и около двух лет прослужил в ней рядовым бойцом в войсках Южного фронта. Сведений об этом периоде практически нет.
В 1921 г. война в основном закончилась, и Евгений Павлович был демобилизован. Дорога в университет, к высшему образованию и специальности зоолога, была открыта.

В 1922 г., через год после демобилизации, Евгений Павлович поступает в Московский университет, на естественное отделение физико-математического факультета. Учеба в университете, помимо систематических знаний по зоологии, сформировала личность Евгения Павловича как настоящего орнитолога-натуралиста. Московский университет в это время был средоточием биологической науки, и в числе его преподавателей сверкали имена профессоров М.А. Мензбира, Г.А. Кожевникова, А.Н. Северцова, Б.М. Житкова. В очерке, посвященном К.А. Воробьеву, уже рассказано об этом периоде в жизни целого поколения российских зоологов. Достаточно вспомнить, что одновременно с Евгением Павловичем входили в науку В.Г. Гептнер, А.Н. Формозов, К.А. Воробьев, Л.А. Портенко и многие другие. Особенно тесные связи, начавшиеся буквально в первые дни университетской учебы, возникли у Евгения Павловича с его однокурсником, ныне покойным профессором С.П. Наумовым. Влияние среды - очень важное обстоятельство, и Евгению Павловичу в этом отношении, безусловно, повезло. Нелишним будет отметить, что практику по препарированию птиц и таксидермии Евгений Павлович проходил под руководством А.К. Цельмина, замечательного мастера, спутника С.А. Бутурлина во время его путешествия на Колымский Север.

Жизнь в Москве в то время была непростой, и, чтобы поддержать себя в финансовом плане, Евгений Павлович совмещал учебу с работой в отделе культуры Московского городского Совета профессиональных союзов, проводя экскурсии в Московском зоопарке и Зоологическом музее. С тех пор его связь с этими двумя учреждениями не прерывалась.

В 1930 г., получив диплом об окончании Московского университета, Евгений Павлович поступает заведующим в зоологический отдел музея Академии коммунистического воспитания им. Н. К. Крупской. Однако работа его здесь оказалась недолгой - академию перевели в Ленинград, и с 1931 г. Евгений Павлович - старший научный сотрудник Центральной лаборатории биологии и техники охотничьего промысла ВНИИ охотничьего хозяйства, звероводства и оленеводства, впоследствии преобразованной во Всесоюзный научно-исследовательский институт животного сырья и пушнины им. Б.Н. Житкова (ВНИЖП). Работа была интересной, но Евгений Павлович мечтал о другом. Поэтому в 1944 г. он становится доцентом биологического факультета Московского университета. В это время (1945 г.) ему была присвоена ученая степень кандидата биологических наук. В 1946 г. Евгений Павлович переходит на работу в Зоологический музей МГУ, сначала в должности заведующего герпетологическим отделом. Однако в общем герпетология не была для Евгения Павловича истинным призванием, и в работе отдела он не оставил глубокого следа. В орнитологическом же отделе в то время не было свободных штатных единиц. Только в 1950 г. появилась возможность перейти на должность старшего научного сотрудника орнитологического отдела, в котором Евгений Павлович проработал до своих последних дней, т. е. полных 18 лет. Так наконец осуществилась его самая заветная мечта.

Но жизненный путь человека не определяется только датами и местами службы. Поэтому если говорить о жизни Е.П. Спангенберга, то прежде всего следует рассказать о его экспедициях. Они и именно они составляли основу жизни этого замечательного натуралиста, были тем стимулом, который постоянно поддерживал его в трудные минуты.

Настоящая экспедиционная жизнь началась у Евгения Павловича, когда ему было 26 лет. Еще будучи студентом второго курса, в 1924 г. он совместно со своим другом Г. А. Фейгиным совершил первую поездку в Среднюю Азию, в район нижнего течения Сырдарьи. Природа, и особенно птицы этой страны, покорили его воображение, и последующие четыре года (1925-1928) он посвятил расширению и углублению исследований этого района. В 1928 г. Евгений Павлович вместе с С.П. Наумовым пересек пешком Приаральские Каракумы и некоторое время работал на побережье Аральского моря. Однако он не считал исследование законченным и в 1930, 1932, 1936 и 1937 гг. возвращался к изучению птиц Южного Казахстана. В 1936 г. ему удалось широко обследовать труднодоступный участок Кызылкумов, лежащий между старым руслом р. Жанадарьи и станцией Арысь. В результате этого цикла исследований, охватившего в общей сложности девять лет экспедиционной работы, были собраны ценнейшие коллекционные материалы и наблюдения, послужившие основой для монографического описания птиц Нижней Сырдарьи и прилежащих районов. Эта капитальная сводка, опубликованная в 1941 г. в Трудах Зоологического музея МГУ, может служить прекрасным образцом классической региональной работы: она содержит исчерпывающие сведения о размещении и биологии птиц интереснейшей территории, до того времени совершенно не изученной, представлявшейся на карте типичным «белым пятном». Характерно, что стремление быть «первопроходцем», попасть в область орнитологического «белого пятна» проявляется у Евгения Павловича постоянно.

Параллельно исследованию птиц Средней Азии Евгений Павлович начал цикл экспедиций в Закавказье. Первая поездка в Азербайджан относится к 1925 г., затем он работал в Ленкорани в 1929, 1930 и 1933 гг. Результат этих экспедиций - несколько статей по птицам и интересные исследования по биологии лесной сони и сони-полчка. К изучению птиц Ленкоранского побережья Евгений Павлович возвращался неоднократно и впоследствии, совершая кратковременные выезды в 1948, 1950 (совместно с С.С. Туровым), в 1952 (совместно с С.П. Наумовым), в 1953, 1954 и 1957 гг.

Главное свое внимание в этих поездках Евгений Павлович уделял пролету птиц и состоянию их зимовок. Закавказье интересовало Евгения Павловича и в более широком плане. В 1935-1937 и в 1940 гг. он обследовал орнитофауну ряда районов Армении и написал серию статей о ее зимующих птицах. Хотя главная его задача - создание общей монографии по птицам Закавказья - осталась неосуществленной, по Азербайджану такая сводка все же была опубликована (совместно с A.M. Судиловской), правда, значительно позже в книге «Животный мир Азербайджана» (1951). Она и по сей день остается единственной полной работой по птицам Азербайджана.

Евгений Павлович обладал, если так можно выразиться, исключительной подвижностью. Казалось бы, исследование Средней Азии и Закавказья, длившееся с 1924 по 1937 г., просто не оставляло времени для другой работы. Но нет, Евгений Павлович сумел за этот период посетить еще создававшийся тогда заповедник «Семь Островов» (1932), район станции Акбулак в Оренбургской области (1931), окрестности пос. Кара-Балты в Киргизии (1934) и оз. Сарычелек в Фергане (1935 г.), где он проверял результаты интродукции енотовидной собаки.

Для Евгения Павловича характерно было вновь и вновь возвращаться в места, где он уже однажды побывал. Может, ему просто хотелось снова пройтись по знакомым тропам, а может, казалось, что он что-то пропустил, что-то недоучел, что-то недоработал. Кто знает? Но так или иначе, первая поездка на Север впоследствии развернулась в самостоятельный многолетний цикл исследований, в Киргизию он выезжал еще в 1951 и 1956 гг., Акбулак повторно посетил в 1940 г. Нужно заметить, что такие последовательные «повторы» позволили Евгению Павловичу не только исследовать орнитофауну с исчерпывающей полнотой, но и проследить изменения в ее составе на протяжении ряда лет, что в свою очередь давало ключ к расшифровке причин этих изменений.

В 1938 г. внимание Евгения Павловича привлек Дальний Восток. Тогда этот край в орнитологическом отношении представлялся совершенной загадкой, и первая же поездка Евгения Павловича в долину реки Иман принесла много неожиданного. В следующем, 1939 г. Евгений Павлович снова едет на Иман и обследует его среднее течение со всей тщательностью, которая была присуща его полевой работе. Однако итоги этих исследований сам Евгений Павлович рассматривал как сугубо предварительные и ограничился публикацией лишь нескольких небольших статей. Только после новых поездок, последовавших уже после войны, в 1954, 1955 и 1958 гг., когда ему удалось посетить и детально обследовать южные районы Приморья, Евгений Павлович приступил к созданию сводного обзора орнитофауны Дальнего Востока. Эта работа, содержащая ценнейший фактический материал по биологии птиц, увидела свет в Трудах Зоологического музея МГУ в 1965 г.
Великая Отечественная война прервала экспедиционную деятельность Евгения Павловича. Однако сразу же после ее окончания, в 1946 г., он совершает непродолжительную, но весьма плодотворную поездку в Туркмению, где совместно с Г.П. Дементьевым и А.К. Рустамовым обследует хр. Гязь-Гедык в Бадхызе. В том же году Евгений Павлович начал изучение птиц Рыбинского водохранилища, где был создан Дарвинский государственный заповедник. Эта работа была продолжена летом 1947 г., а обзор орнитофауны Рыбинского водохранилища, написанный совместно с И.М. Олигер, был опубликован двумя годами позже. Значение этой работы велико: она отражает начальный этап формирования фауны птиц искусственно созданного крупного водоема и поэтому является отправной точкой для последующего анализа и мониторинга всего процесса в целом. Собственно, такой анализ Евгений Павлович и ставил своей целью, когда возобновил полевые наблюдения в Дарвинском заповеднике и прилежащих районах много позже, в 1963- 1965 гг. К сожалению, работа эта осталась незавершенной.

В 1949 г., в связи с постановлениями правительства, началась массовая кампания по созданию полезащитных насаждений. За Московским университетом была закреплена лесная полоса Камышин - Сталинград. Все университетские зоологи были привлечены к изучению фауны этой лесной полосы, и Евгений Павлович не избежал общей участи: он провел полный полевой сезон в долине р. Иловли. Поездка эта оказалась единственной, и результатом ее явилось несколько заметок и небольшая брошюра «Птицы полезащитных насаждений», носящая скорей компилятивный характер. Следующее лето Евгений Павлович провел на Маныче, в Ставропольском крае, а в 1951 г., как уже упоминалось, совершил поездку в Киргизский Алатау.

В 1955 г. Евгений Павлович начал цикл исследований по фауне птиц Европейского Севера. Совместно с В.В. Леоновичем он совершает первую рекогносцировочную поездку на п-ов Канин, а в 1956 и 1957 гг. проводит там полный полевой сезон. Чтобы сравнить орнитологическую характеристику европейских тундр с азиатскими, Евгений Павлович задумал и в 1959 г. осуществил трудную поездку на северо-восток нашей страны, в низовья р. Колымы. Здесь исполнилась его заветная мечта: он собственными глазами увидел розовых чаек, бекасовидных веретенников, дутышей и острохвостов. Много дала эта поездка и для понимания общей структуры азиатских тундр. Экспедиции на Север оказались в высшей степени плодотворными. Помимо богатых коллекционных материалов они дали массу интересных наблюдений, которые легли в основу более десятка публикаций, часть из которых выполнена совместно с В.В. Леоновичем.

Перечень мест, где работал Евгений Павлович, будет неполным, если не сказать несколько слов о Крыме. Евгений Павлович очень любил его и, как только выдавалось несколько более или менее свободных дней, садился в поезд и ехал в Крым. Тогда это было просто! Евгений Павлович отлично знал Крым, его птиц, его природу и написал несколько статей о фауне этого района. С особой нежностью рассказывает он о Крыме и в своих мемуарах.

Между тем годы летели, и здоровье Евгения Павловича начало сдавать. Для дальних поездок от него стали требовать представления медицинских справок, что обязывало к посещению поликлиники, которую Евгений Павлович просто ненавидел. Три или четыре года он вообще никуда не выезжал, потом, в 1963-1965 гг., почти контрабандно ускользал на Рыбинское море, под защиту В.В. Немцева. Однако и этому вскоре пришел конец. Евгению Павловичу осталось только Подмосковье, да и то ненадолго.

Евгений Павлович был ученым совершенно особого склада. В каком-то смысле он был анахронизмом даже для своего времени. Он не вел детальных полевых дневников, не пользовался фотоаппаратом, не делал зарисовок, не записывал голоса птиц. Он совершенно не знал английского языка, а потому вся огромная англоязычная литература по птицам оставалась ему неизвестной. Но он обладал бесценным даром: он знал, чувствовал птиц и как эколог, и как систематик, знал тончайшие нюансы, интимнейшие детали поведения любой, даже самой редкой птицы. Тех, кто работал с Евгением Павловичем в поле, всегда поражала способность его с первого взгляда, часто на большом расстоянии безошибочно определять пролетающих уток и куликов. Так же безошибочно он определял до подвида любую птицу в музейных коллекциях.

Евгений Павлович был необычайно строг и требователен к себе и к своим публикациям. Он допускал в статьи только совершенно безупречный материал и факты, достоверность которых проверял всесторонне. То, в чем он не был уверен, могло годами ждать окончательного подтверждения: Евгений Павлович считал, что лучше промолчать, чем говорить предположительно. Вот почему работы его составляют золотой фонд отечественной орнитологической литературы, и с годами их значение не снижается, а скорее, наоборот, возрастает.
Своеобразны были и методы сбора научного материала. Евгений Павлович был совершенно чужд, например, точным количественным учетам, не признавал инструментального изучения гнездовой биологии птиц, не знал даже элементов классической этологии. Все, чем он пользовался в поле, это бинокль и ружье. И поразительно острое зрение, слух и память. Помимо прямых наблюдений за птицами единственно ценным научным материалом он считал коллекционные тушки и кладки. Коллекционер он был, что называется, «от Бога». Только в Зоологический музей МГУ им передано около одиннадцати тысяч экземпляров тушек. Кроме того, ценнейшая эталонная коллекция, бывшая собственностью Евгения Павловича, хранится ныне в-Тимирязевском музее в Москве.

Ученик легендарного Августа Карловича Цельмина, он был виртуозом препарирования птиц. Были у него и свои подходы: с только что добытой птицы Евгений Павлович тут же, в течение пяти-десяти минут, на собственном колене снимал шкурку, оставляя голову, крылья и ноги неочищенными. Это называлось у него «выбросить тушку». В таком виде шкурка легко лежала без признаков порчи до вечера, когда уже дома Евгений Павлович доводил ее до кондиции: чистил, мышьячил, набивал и укладывал в бандаж. Ежедневный сбор составлял обычно не более 5-6 тушек. Надо добавить, что тушки, сделанные рукой Евгения Павловича, всегда поражали аккуратностью набивки и соблюдением особого присущего ему стандарта.

Особенно ярко проявился у него дар коллекционера, когда Евгений Павлович начал собирать кладки птиц. В той области он был бесспорным пионером, разработал методику сбора кладок, препарирования и хранения. По сути дела, Евгений Павлович превратил развлечение в научный процесс. Он первым начал собирать кладки вместе с гнездом или гнездовой подстилкой, что значительно повысило их информативность. Он же убедил всех в том, что большие серии кладок одного и того же вида могут использоваться при систематических и других исследованиях. С тех пор все отечественные оологи свято блюдут эти основополагающие принципы. Собственная коллекция Евгения Павловича, насчитывающая свыше полутора тысяч кладок, относящихся примерно к пятистам видам, хранится сейчас в Новосибирске, в Биологическом институте СО РАН. Надо признать, однако, что кладки были для Евгения Павловича чем-то большим, нежели просто научным объектом. В собирании их он был скорее коллекционером, чем ученым. Каждая новая кладка, найденная им или подаренная кем-либо (или выменянная!), долгое время была предметом горячих рассказов и переживаний. Была и жгучая ревность, и кровные обиды, когда кто-нибудь не отдавал ему интересную кладку. Впрочем, такие случаи бывали редко, для всех нас было и честью, и радостью делиться с ним находками в первую очередь. В 1950-1960 гг. собирание кладок было почти повальным увлечением, и Евгений Павлович как-то незаметно стал его пружиной и двигателем. После его кончины собирание кладок быстро захирело, интерес к нему угас даже у его главного соратника и соперника по коллектированию кладок - А.П. Кузякина, который несколько неожиданно переключился со всей своей неистовой страстностью на сбор дневных бабочек. Оглядываясь сейчас на научную деятельность Евгения Павловича, поражаешься, как много он успел сделать. Им написано более 100 статей по птицам и млекопитающим. По нынешним временам это не так уж и много. Но за этими статьями скрываются годы и годы полевой работы, работы в самых трудных, малодоступных местах, почти без финансирования, на голом энтузиазме. В то время, когда Евгений Павлович совершал свои экспедиции, в распоряжении зоологов не было ни вертолетов, ни автомашин, ни моторных лодок, ни даже палаток или спальных мешков. Тысячи и тысячи километров пешком, верхом или на веслах. Один только путь через полупустыни и пустыни Казахстана и Средней Азии, от Оренбурга до Ташкента, который Евгений Павлович прошел с С.П. Наумовым, составляет более полутора тысяч километров! Заметим, что почти все экспедиции Евгений Павлович проделал в одиночку и редко - вдвоем.

Вместе с тем ему отнюдь не чужда была и типично кабинетная работа. Прекрасным свидетельством тому было его участие в подготовке замечательной коллективной монографии, шеститомника «Птицы Советского Союза», за которую ряд сотрудников Зоологического музея, в том числе и Евгений Павлович, был удостоен Государственной премии.
Многогранность таланта Евгения Павловича особенно ярко блеснула, когда он попробовал свои силы в научно-художественной литературе. Замечательные «Записки натуралиста», пятнадцать раз (!) переиздававшиеся и переведенные на иностранные языки, - это действительно глубоко художественное произведение. Приступая к написанию этого очерка, мы еще раз (в который уже?) перечитали эту удивительно милую и завлекательную книгу, еще раз подивились и феноменальной памяти Евгения Павловича, и верности его слова, и тонкости восприятия природы, и постоянству любви и сочувствия к животным, и теплоте в отношениях с людьми. То, что написал Евгений Павлович, это поэтический гимн родной природе, дальним дорогам, научному поиску, радости открытий, трудной работе. Писалась эта книга как путешествие в далекое прошлое, которое так сладко пережить еще раз, и поэтому она так трогает и восхищает. Немало людей привела эта книга к пониманию природы, открыла им глаза, и поэтому она пользуется удивительной популярностью.

Человеком Евгений Павлович был своеобразным, необычным. Прежде всего он недолюбливал всякий коллективизм, избегал толпы, никогда не ездил ни на какие конференции и прочие орнитологические сборища. На людях он был замкнут, молчалив, болезненно насторожен, даже мнителен. Не терпел, когда кто-нибудь шел за его спиной («Все время боюсь, что мне выстрелят в спину!»). На охоте ходил один и даже близких друзей спрашивал: «Вы в какую сторону хотите? Направо? Ну, а я тогда пойду налево!» Терпеть не мог коллективных охот. Был вспыльчив, обидчив и не скоро прощал или забывал обиду, чаще всего - воображаемую. В целом, казалось бы, не очень приятный человек. Но это только на первый взгляд. Настоящих друзей он отбирал с большой осторожностью, но уже раз выбрав, оставался верен им до конца. Именно такая дружба соединяла нас многие годы, и она не была омрачена ни единым пятнышком, ничто не могло ни поколебать ее, ни нарушить. Только друзья знали, каким нежным и чутким человеком был Евгений Павлович. Эта нежность проявлялась даже в обиходном обращении: например, Л.С. Степаняна, в те времена еще молодого человека, он называл не иначе, как Лёвушка.

Евгений Павлович был удивительным бессребреником. Получая по-настоящему нищенскую зарплату, он совершенно не стремился как-то улучшить свое материальное положение (хотя потенциальные возможности для этого, несомненно, были!). Он жил аскетом, не требуя для себя лично никакого комфорта. Те, кто бывал у него дома, вероятно, помнят неприглядную полутемную лестницу в мрачном доме на ул. Горького (как она тогда называлась), помнят типичную для тех времен коммунальную квартиру, где его собственное жизненное пространство ограничивалось тесной проходной комнатой. Письменный стол, узкая постель, шкаф с книгами и коробки с коллекциями. Спартанская обстановка, но никто никогда не слышал от него ни малейшей жалобы. Евгений Павлович очень любил визиты друзей, и надо было видеть, какой гордостью, какой радостью сияли его глаза, когда он открывал какую-нибудь коробку и показывал редкую кладку или тушку. У тогдашнего поколения молодых орнитологов сложилась традиция после каждой экспедиции сразу же, еще под свежим впечатлением, заходить к Евгению Павловичу в Зоомузей, где он сидел сначала на хорах, в деревянной «клетке» (такие «клетки» были у всех сотрудников, орнитологов и териологов), а с конца 60-х гг., когда «клетки» были ликвидированы по предписанию пожарной охраны, - в загроможденной шкафами и сундуками комнате орнитологического отдела. И каждый раз для Евгения Павловича такой визит был праздником. Не было в Москве человека, кто более живо, с большим интересом и сочувствием, с такой непосредственностью откликнулся бы на рассказ об экспедиции, порадовался бы новым находкам, посетовал по поводу неудач. Евгений Павлович был замечательным слушателем, он просто загорался от услышанного, глаза его становились еще более синими и глубокими, и даже казалось, что от возбуждения у него начинал шевелиться кончик носа, как у землеройки. Это очень приятно, когда тебя так слушают, и каждый, кто приходил к Евгению Павловичу, старался принести в подарок кладку или тушку. И если кладка была редкой и хорошо препарирована, восторгу не было границ. «Золотая вещь!» - любил говорить Евгений Павлович в такие минуты.
Интересно, что из всех предметов его радовали только кладки и тушки. Вульгарный «вещизм», фетишизация чего-либо другого были ему абсолютно чужды. Будучи, например, страстным охотником (и отличным стрелком), он никогда не стремился обладать дорогими ружьями, что было модно у других его коллег-охотников. У Евгения Павловича ружья были «среднего разбора», но с отличным боем. Да и библиотека у него была чисто рабочая, а не декоративная. Только то, что нужно для работы.

В коллективе Зоомузея он всегда жил несколько особняком, как чумы боялся всяческих «общественных нагрузок» и был совершенно чужд всем мелким раздорам, которые, как и во всяком другом учреждении, немало волновали остальных сотрудников.

Евгений Павлович оставил глубокий след в умах и памяти целого поколения российских орнитологов. Когда для него стало очевидным, что экспедиционная работа, общение с природой, с птицами закрыты навсегда, он потерял желание жить. Его трагический уход из жизни 25 июля 1968 г. его друзья поняли и не осудили.

В. Е. Флинт, В. В. Леонович