Джеймс Меллон II – африканский охотник
Если бы существовал Зал Охотничьей Славы, то имя Джеймса Меллона II несомненно было бы там одним из первых и наиболее славных. Ему ещё не было и 20, но он уже был известным охотником. А в 1972 году в возрасте 30 лет стал самым молодым охотником, которому была присвоена престижная охотничья награда от фонда Роя Уэзерби (Weatherby Big Game Award). К тому времени, в соответствии с данными фонда Weatherby, ему удалось добыть более 200 разных охотничьих животных, включая 135 африканских. И это достижение вряд ли когда-либо будет перекрыто.
Награда Weatherby считается «Оскаром» охотничьего мира. Со времени её введения в 1956 году только двум охотникам удалось заслужить этот приз, не достигнув 40-летия. Средний возраст награждённого – 57 лет.
Меллон охотился почти без остановки начиная с 1964 г. по 1975 г. Большую часть времени в этот период он жил в Найроби, столице Кении, приезжая в Штаты только на пару недель в год. Он единственный в истории охотник-спортсмен, которому удалось добыть гигантского сэйбла, айбекса Валиа и королевскую антилопу. Однако и коллекция его азиатских трофеев не менее впечатляюща. На несколько лет он даже переселился в Дели, когда решил сконцентрироваться на охоте на животных азиатского континента в таких странах, как Индия, Непал, Пакистан, Таиланд, Афганистан и Камбоджа.
Сейчас Меллон охотится гораздо реже, чем в годы молодости, но он по-прежнему остаётся весьма уважаемой и влиятельной фигурой в мире большой охоты. Его книга «Африканский охотник», опубликованная в 1975 г., является самой важной книгой об охоте на Чёрном континенте в XX веке, а точнее, руководством по африканской охоте в третьей четверти прошлого века. В 2004 году Крэйг Боддингтон и Питер Флэк издали книгу под названием «Африканский охотник II», которая является замечательным продолжением работы Меллона, но уже ведёт нас по радикально изменившейся Африке. Нижеизложенное отчасти является автобиографическим материалом, отчасти ответами на вопросы интервьюеров.
С чего же всё началось?
«Мне было 9 лет, когда на моих глазах наш садовник застрелил наглую белку, пытавшуюся средь бела дня забраться в голубятню. Помню, что это была старая двустволка 12-го калибра с внешними курками. Он выстрелил из обоих стволов одновременно, и белка с грохотом свалилась на металлическую крышу курятника и покатилась вниз. Куры в панике истошно завопили и захлопали крыльями, жена садовника разразилась руганью из окна, собаки взвыли, и эта сцена, сочетавшая в себе мальчишескую проказу и ад кромешный, показалась мне настолько привлекательной, что я, зачарованный всем этим бедламом, тут же решил обзавестись ружьём.
И я стал счастливым обладателем пневматической винтовки, с которой какое-то время довольно успешно скрадывал воробьёв. Но вскоре уговорил отца купить мне Winchester M67A, однозарядный болтовик под .22 LR. Эта штука тогда стоила долларов 12. И уж, поверьте мне, с этого момента ни птица, ни белка не могли чувствовать себя в безопасности в нашей округе. Так начался мой «роман» длиной в жизнь с серой американской белкой.
Моя страсть к охоте поражала всех родственников, а возникла она неизвестно откуда. Из всех моих близких только прадед действительно любил охоту, но он умер ещё до моего рождения. Родители не охотились, у брата были другие интересы. Кузены из Питсбурга всерьёз увлекались охотой, но их интересовали только пенсильванские животные, представители фауны других стран могли спать спокойно.
Очень многое в моей охотничьей карьере происходило из желания пошалить. Именно благодаря этому я и добыл своё первое крупное животное. У нас был дом в Мэйне, а недалеко от берега были разбросаны скалистые островки, и на них водились тюлени. Как-то я отправился туда с «Марлином» под .30-30, тюлени кружили вокруг лодки в 50-60 метрах. В конце концов, я умудрился подбить одного. Не так-то просто это было. Во-первых, тюлень на месте не сидит, постоянно ныряя, во-вторых, лодка болтается на волнах. Короче, когда я наконец подстрелил одного, то в восторге был необычайном. Он оказался таким тяжёлым, что затащить в лодку я его не смог. Мне было 11, я взял его на буксир, а, подплыв к дому, вытащил на пляж воспользовавшись приливом. Когда же начался отлив, он был мой. Я снял с него шкуру, и она долго у меня хранилась. А снять её не так-то просто; у тюленей слой жира необыкновенно толстый, иногда до 10 см, соскрести этот жир – работа не из лёгких. Шкуры я учился снимать сам и сначала много перепортил. Начал с маленьких животных, а потом относил их к местному таксидермисту. Когда застрелил того тюленя, я уже знал, как это делается. А таксидермист Стив Хорн постоянно поправлял меня и давал советы.
Потом пришёл черёд белохвостых оленей. В 15 лет мне уже удалось взять очень приличного вилорога в Вайоминге. Это была моя первая охота с проводником, шёл 1957 год. А в 1958 я уехал в Европу продолжать учёбу. И в тот период охотился на европейских животных. Я добыл пять серн, двух благородных оленей и двух косуль.
Продолжение образования
Как раз в то время я начал думать об Африке. Питсбургский музей Карнеги решил собрать коллекцию африканских птиц и млекопитающих, и я ухватился за эту идею. Музею нужны были средства для осуществления данного плана, и в 1960 году мне удалось уговорить отца создать специальный фонд, за что меня и назначили руководителем экспедиции. Так состоялась восточноафриканская экспедиция музея Карнеги. Мы охотились пять месяцев: в Кении, Танзании и Уганде; тогда это считалась Британская Восточная Африка.
Мы привезли 3000 птиц, но итог был полным провалом. Несмотря на то, что с нами был орнитолог, птицы были неправильно упакованы, и почти половина была доставлена в абсолютно непригодном для таксидермии состоянии. Они пролежали довольно долго на каком-то складе из-за проблемы с таможней и прибыли в Штаты с опозданием на несколько месяцев. Только одна половина была в нормальном состоянии, другая пропала.
Во время экспедиции мы добыли много животных, в том числе, буйволов, льва, леопарда и носорога. Мы практически могли охотиться на всё, что хотели добыть. А поскольку это была научная экспедиция, то для нас и правила порой изменялись.
Я вынужден был вернуться домой для поступления в Йельский университет, занятия начинались в сентябре, так что последние два месяца экспедиция обходилась без меня. В Йейле провёл четыре года и получил диплом в 1964 году.
Каждое лето возвращался в Африку. В 1962-ом охотился на куду, роана и сэйбла в Центральной Танзании. В 1963 во время летних каникул совершил охоту на бонго в Кении».
Охоту на кенийского, или восточного, бонго Меллон считает наиболее сложной. «Это труднейшая охота, более сложная мне не известна. Западный бонго, на которого охотятся в Камеруне и ЦАР, совершенно другое животное. Считаю охоту на бонго в лесах горы Кения самой трудной, тяжелее не бывает».
И он знал, о чём говорит; его охота длилась 60 дней! Сейчас никто не может охотиться на кенийского бонго, потому что он водится только в Кении, где охота была закрыта в 1977 году. А благодаря безудержному браконьерству это животное находится на грани исчезновения.
На вопрос, почему он считает охоту на кенийского бонго такой трудной, Меллон ответил: «Среда их обитания – очень густой буш, порой непроходимые заросли, где видимость почти равна нулю. У них отсутствует чувство любопытства, присущее большинству животных. Им абсолютно не интересно, что это там такое, или кто ты – при любом незнакомом звуке они просто уходят. Им нет необходимости ловить ваш запах, их психология основана на одиночестве. Бонго не переносят никакого вмешательства со стороны, и если вы поохотились в одном районе пару дней, они просто уходят. Раз – и исчезли, их нет. К примеру, белохвостый олень – приверженец одной территории, вся его жизнь проходит на 2-3 квадратных километрах, где он родился. Бонго просто уходят. Самая большая ошибка, которую может совершить охотник, это продолжать охотиться там, где он их увидел. Через 2-3 дня начинаешь понимать, что следы стареют, а свежие не появляются. Это очень деморализующий вид охоты. Обычно ты весь в грязи, потому что дождь льёт не переставая, стоит туман, и ты постоянно мёрзнешь, а когда приходит время сна, то постель в лучшем случае полусухая. И всё это бьёт по твоему духу, настроение падает. Охоту на восточного бонго никак не назовёшь доставляющей удовольствие. Это не та охота, когда каждый день приносит какие-то радости и положительные впечатления».
А ведь Меллону повезло не только в том, что он охотился на бонго с одним из лучших профессиональных охотников компании Ker & Downey Биллом Райаном, но и в том, что ещё застал Кундуки из племени туркана – легендарного трэкера Райана. Кундуки отличался необыкновенной зоркостью и был несравненным охотником на бонго.
Продолжает Меллон: «Из африканских животных горная ниала давалась мне тоже нелегко, но сама охота доставляла колоссальное удовольствие. Тоже было трудно, и не из-за того, что их мало, напротив, ты видишь их почти ежедневно, просто очень редко попадаются животные, достойные выстрела. Одна из моих охот длилась 52 дня, я взял двух самцов, которые не были какими-то исключительными трофеями. У обоих длина рогов чуть-чуть превышала 30 дюймов. За всё это время я видел только одного действительно хорошего самца горной ниалы. Но зато это реально очень красивая охота, особенно, если она проходит в горах, а не в низинных лесах, где поведение ниалы вполне сравнимо с поведением бонго.
Абиссинский айбекс – тоже нелёгкий трофей. Горный рельеф, не поддающийся описанию, и после выстрела животные часто срываются в пропасть.
Полагаю, что охота на барана Марко Поло – одна из самых захватывающих, потрясающих и невероятных. Пейзаж и сами животные невероятно величественны. Трофей вряд ли сравним по производимому впечатлению с каким-либо иным животным. И в тех горах выстрел очень сложен: расстояния велики, и ветры абсолютно не предсказуемы.
А в июне 1964 я уехал а Африку, даже не остался на церемонию вручения диплома, сказал, чтобы по почте выслали. Жил там до 1970 г. Пару раз приезжал в Штаты на неделю, но Найроби был моим домом в течение шести лет.
В 1970 и 1971 гг. я провёл несколько месяцев на родине и занимался исключительно охотой, больше ничем, только охотой. Мне удалось добыть много североамериканских животных. Но американская часть моей коллекции всегда оставалась слабым звеном. Я так и не добыл овцебыка, моржа, оленя Кауза и голубого медведя (разновидность чёрного американского медведя).
Примерно в то же время мне довелось принять участие в некоторых инициативах по сохранению отдельных видов животных, далеко не все находили отклик официальных источников. Деньги часто производили лучший эффект. Я оплатил большую часть проекта по перемещению хартебиста Хантера из восточной Кении, где скотоводство наводнило почти весь их район обитания, в парк Цаво, там до сих пор существует около сотни этих уникальных антилоп.
В период моей активной охоты, мне редко удавалось принимать участие в других проектах, так как моё расписание было чрезвычайно насыщенным: одна охота следовала за другой. А сохранение природы – работа постоянная. Я отделывался тем, что оказывал финансовую поддержку. Как раз в то время я и стал пожизненным членом Кенийского общества охраны природы.
Неожиданное признание
Однажды один из знакомых охотников принялся убеждать меня, что якобы я могу получить приз от фонда Weatherby. В то время даже толком и не знал, что это такое, я, конечно, был знаком с их винтовками, но не более. Тогда мне было не до того: предстояла охота на горную ниалу в Эфиопии. Но товарищ, Дэн Мэддокс, продолжал настаивать. И наконец в 1968 году я принял его приглашение на обед, который устраивала компания Weatherby. На тот момент я как раз находился в Америке, и это меня устраивало. Я прилетел в Скотсдэйл, штат Аризона. И всего за один вечер познакомился с таким количеством интереснейших людей, больше чем за всю свою жизнь. Там были старейшины спортивной охоты: Херб Кляйн, Уоррен Пэйдж, Джек О’Коннор, Элджин Гейтс и другие. Со многими из них я поддерживал связь до конца их жизни. Оказалось, им было интересно узнать, чем занимался я, а мне было любопытно, чего достигли они. Охотники все такие, лучше других умеют обмениваться информацией.
Меня как-то спросили, кто из моих знакомых охотников произвёл на меня наибольшее впечатление. Самый лучший охотник, с кем довелось общаться и наблюдать его в действии, был африканц из Габона, он мог подманить практически любое животное. Я думал, это магия. Не знаю, как ему удавалось, но это было невероятно. Он мог подозвать обезьян прямо к твоим ногам. Шимпанзе, гориллы, бушбоки и все разновидности дайкеров шли к нему, будто загипнотизированные взглядом удава. Мне не приходилось встречать никого с подобным талантом. У него и ружья-то никогда не было, а охотился он в основном с луком, стрелами и капканами. Он был моим проводником. Я даже говорить с ним не мог, настолько он мне казался выше как охотник. Он начинал звать, и животные вдруг просто появлялись. Больше я никогда ничего подобного не видел. Колдовство какое-то. Этот мужик словно вышел из рассказа Киплинга.
А примерно в 1976 я прекратил охотиться на международном уровне. Потерял интерес к большой охоте, мне вдруг всё надоело. Вы себе представить не можете, с какой интенсивностью я охотился. Говорят, есть люди, которые охотятся всю жизнь, но если сложить эти охоты, вряд ли кто сможет приблизиться к тому, чем занимался я. Мои охоты следовали одна за другой, без перерыва. Я ничего другого не делал, только охотился, постоянно. И в конце концов достиг точки насыщения.
К тому же я принадлежу к людям, считающим, что жизнь, подобно книге, состоит из глав. Моей первой главой была охота. Потом я стал писателем. Написал книгу об истории рабства. В другой книге рассказал об истории фотографии и о нескольких старых фотографиях Линкольна. Это была вторая глава. Затем я женился. Сейчас у меня трое детей, которые ещё очень молоды. Мне скоро 70, а моя младшенькая на 50 лет моложе меня. И это моя следующая глава.
Но я по-прежнему охочусь на серых белок. Не перестаю восхищаться этими животными. Когда наступает сентябрь, иду в лес. Охота на белок – великое удовольствие. Охочусь на них только с «мелкашкой». Дробовик на этой охоте для меня абсолютно неприемлем, варварство какое-то. «Мелкашка» с оптикой – единственно верный инструмент настоящего стрелка. Вот уже 40 лет пользуюсь винтовкой Winchester M52 под .22 LR и люблю эту малышку.
Во времена моих больших охот я почти всех своих животных добыл с .300-ым «Винчестером». Что касается больших калибров, то первого льва я взял с винтовкой Winchester M88 под .358 Winchester. Своего первого носорога – с двуствольным штуцером под .470 NE. Для всех других больших животных использовал болтовик под .458 Winchester.
Большинство моих охотничьих трофеев находится в музее Природы в городе Рок Хилл, Южная Каролина. Кое-что, конечно, и себе оставил. Но моя главная коллекция – это книга рассказов и альбом с фотографиями».
На вопрос, что считает наибольшей угрозой охоте в ближайшее время, Меллон ответил: «Люди. Их становится слишком много. Это главная угроза. Однако в последнее время наметились перемены в процессе роста населения. В Европе, например, прирост населения значительно снизился, так что европейская охота ещё будет существовать. В Северной Америке тоже вроде бы бума не предвидится. Что касается третьего мира… В Кении, когда я туда приехал в 1960, не было и 6-ти миллионов. Сегодня они даже не знают приблизительно, но, скорее всего, более 40 миллионов. На территории заповедника Кикуйю люди собирают урожай даже с крыш своих домов. В Эфиопии население приближается к 80 миллионам!
Но есть труднодоступные места, которые сложно будет полностью превратить в пустыню или огород. В Конго, например, огромные непроходимые джунгли, и лес там растёт быстрее, чем его вырубают. Охота будет существовать в некоторых диких краях, но она станет только тенью того, что мы испытали в наше время.
Полагаю, охота всё больше и больше будет смещаться в сторону частных земель. И это, естественно, не столь волнующе, как охота на открытых, свободных пространствах, где нет заборов. Это уже идёт полным ходом в Южной Африке, хотя им следует отдать должное за огромный вклад в дело сохранения дикой природы и многих животных. Охота всё больше становится спортом, доступным только людям с высоким достатком.
Я склонен поддержать тех, кто считает, что североамериканская система, где люди с разным достатком могут охотиться на публичных землях, оплачивая лишь стоимость лицензии, окажется в итоге наиболее живучей. И именно благодаря тому, что в процесс охоты вовлечены представители разных слоёв населения. Также убеждён, что наш спорт будет существовать только в том случае, если им займутся простые люди, причём будут вовлечены в это дело политически. Иначе антиохотники нас просто задушат. Ведь всё в конце концов, сводится к количеству голосов. Должны быть люди, готовые написать своему конгрессмену или готовые подать голос в защиту права на владение оружием и на право охотиться. Национальная Стрелковая Ассоциация (NRA) многое делает в данном направлении, это очень важно. А то произойдёт, как в Европе, где практически вся охота находится в частных руках и доступна лишь очень состоятельным. Американцам в этом отношении сильно повезло, охотничьи традиции в Америке сильны благодаря массовости охоты. В европейских странах охота всегда была, но остаётся спортом для привилегированных».
В предисловии к «Американскому охотнику II» Джеймс Меллон вспомнил свою встречу с легендарным «белым» охотником Филиппом Персивалем, который в дни своей необузданной юности запросто мог верхом преследовать львов в компании со своим клиентом Теодором Рузвельтом. Меллон тогда жил в Кении и по окончании разговора признался, как он завидует Персивалю и его другу Тедди, что им удалось застать то время, когда Африка была дикой и неиспорченной. Старый охотник ответил: «А мы вовсе не считали Африку неиспорченной, мы завидовали Ливингстону и Стэнли за их Африку».
Несомненно, Чёрный континент продолжает трансформироваться, и порой гораздо быстрее, чем другие районы мира. Меллон предлагает извлечь положительное из слов Персиваля: «Те, кто последует на сафари в будущем, позавидуют нам за те добрые старые времена, которыми мы наслаждаемся в наше время, и за то, что время для поездки на охоту в Африку всегда – сейчас».
Именно потому, что никакой другой континент не предлагает охотнику такое разнообразие, она остаётся Меккой большой охоты.