Гусиная охота

Сентябрь. Дождливые дни. С утра все небо белое, ровное, будто смыто. И моросит мелкий дождик. Деревянная терраса дома моего мокрая, потемнелая. На ней намело много желтых листьев с клена. Зеленые сосенки покрыты, как бисером, каплями дождя. Тихо, не колыхнет лист. Все дождь и дождь... Целый день.

Закутанная в большой платок, подобрав высоко платье, в мужских сапогах, вся промокшая, пришла тетенька Афросинья с большой корзиной. КОРЗИНА полна грибов: груздей, рыжиков. Вынимает их на кухне, раскладывая на столе.

Приятель мой, Василий Сергеевич Кузнецов, умывается у крыльца. Ему мой слуга Ленька поливает из ковша воду на руки. Тот плескает воду себе в лицо. Лицо такое красное, сердитое, глаза желтые. Он серьезно смотрит на меня и кругом. Полотенцем, обшитым внизу красными петушками, вытирает лицо и шею и говорит:

— А у вас барометр показывает «ясно»... Хорошо «ясно» — третий день дождь лупит. Испорчен ваш барометр.

— Испорчен? Ты же сам все время стучишь по нему, да и доктор Иван Иванович...

— Стучим, стучим! Что ж он стрелки не ворочает: дождь лупит третий день, а он все на «ясно» стоит...

— Вот, — говорит мой слуга Ленька. — Афросинья за грибами ходила, говорит, что у Никольского поля, у реки, гуси дикие сидят. И-их, сколько.

— У Никольского поля? — мгновенно загорелся Василий Сергеевич. — Это недалеко. Вот что... Довольно чаями заниматься, едем. Я возьму картечь, ваш художественный зонтик. Ступай, скажи, Ленька, Феоктисту, чтоб запряг телегу.

— Ванька, — обернулся Василий Сергеевич к доктору, — едем на Никольское поле... Ты зайдешь из-за лесу и гусей на меня погонишь. Понял? А я их картечью «раз, раз...». Хорошо гуся — они теперь жирные.

— Ладно, — соглашается доктор, — едем. Только ты меня не ахни картечью. Горяч очень... Дурацкое-то дело — не хитрость...

* * *

Оба приятеля, сидя в телеге с большим моим художественным зонтиком, ехали на Никольское поле. Кузнецов, одетый в непромокаемую накидку, в большом зеленом картузе; доктор в тулупе, чтобы не промокнуть. Дождь лил не переставая.

— Ружье-то у тебя заряжено? — спрашивает доктор дорогой Кузнецова.

— Нет еще, надо зарядить.

— Не надо, погоди. Потом зарядишь.

— Когда потом, вон уж поле видно.

Выезжая из-за леса, Феоктист остановился и говорит:

— Эвона, глядите: гуси-то у речки на лугу ходют.

— Ну, — говорит Кузнецов доктору, — теперь заходи сбоку, от кустов, а я отсюда к ним полезу...

Доктор вышел из зарослей и, замахав руками, закричал. Гуси побежали по берегу и, растопырив крылья, летели на бегу, не поднимаясь от земли, прямо на Василия Сергеевича. «Раз-раз...» — раздались выстрелы. Гуси бросились в сторону, в реку, и, хлопая крыльями по воде, скрылись в зарослях камышей. Один гусь лежал на берегу убитый.

Василий Сергеевич торжественно привез гуся. Гусь был большой и белый. Странно только: у дикого гуся серые лапы, а у этого были желтые.

— Не домашний ли гусь? — спросил я.

— Бросьте ваши штучки! — ответил обиженно Кузнецов. — Я его влет — «раз-раз!»

— Положим, не влет, — сказал доктор Иван Иванович, — они бежали, я их пугал. А то бы...

— Ну, довольно. Домашние, домашние! А орали как — слышно, что дикие!..

— Я их как погнал, — не унимался доктор, — так они от меня ходу... Будь у меня, ну, что-нибудь, ну, хоть бы полено... я бы двух сшиб...

— Дикие, значит, — сказал Ленька, смеясь.

— А ты чего еще? — сердится Василий Сергеевич, — что тут смешного? Знаете, вы так, Константин Алексеевич, Леньку распустили... во все лезет, где и не спрашивают! Это невозможно.

* * *

Жареный гусь с капустой был замечателен. Василий Сергеевич, одетый в рубашку, сам разрезал его, наточив большой нож, и всем раскладывал по тарелкам. «Хорош гусь. Ну, и гусь. Эх, жирен!..» — говорили все.

— Чисто домашний..., — сказал Ленька.

— Вот! — вскочив и бросив вилку, крикнул Василий Сергеевич. — Вот до чего распустили этого олуха!

— Откуда здесь домашний? — примирительно сказал сосед-лесничий. — Нешто только генеральши из Гарусова, да далече до Никольского луга — как они придут?

— Не серчай, Василь Сергеич, — сказала тетка Афросинья. — А вот пошто у тебя лицо-то синим пошло?

— Верно, — говорю я, — уши что-то у тебя синие. Я думаю, озяб на охоте, промок от дождя.

Встав и посмотрев в зеркало, Василий Сергеевич сказал:

—Не понимаю… странно… Ванька! — обратился он к доктору, — что такое?

Доктор Иван Иванович снял с шеи салфетку, подошел к Кузнецову, пощупал пульс, вынул из кармана часы и, жуя гуся, посмотрел ему в глаза:

— Пустяки. Пульс отличный...

Он опять сел за стол, налил настойки, выпил и сказал:

— А хорош гусь, надо сказать охотнику спасибо.

— Верно.

И все выпили, поздравляя Василия Сергеевича с полем.

— Лапы-то желтые и у диких, конечно, бывают... — вставил опять Ленька.

— Вот слышите: он опять!.. До чего обнаглел!

Василий Сергеевич вытер лицо салфеткой. Что за притча? Салфетка позеленела Он побледнел и, показывая салфетку, растерянно сказал доктору:

— Что ж это, Ваня? Что ж это такое, погляди?..

Доктор в изумлении посмотрел на салфетку, потом на Кузнецова, подвел его к окну, поглядел ему в лицо, пощупал пульс и посоветовал выпить стакан анисовой водки.

— Это оттого, что ты серчаешь, Василь Сергеич, — утешал Феоктист. — Пущай ежели и домашний гусь. Ишь, всего съели! И слава Богу, и на здоровье. Чего серчать...

— Дался им этот гусь! Домашний! Домашний! Вот этак в Москву приедешь, в кружок придешь, каждый будет спрашивать: «Расскажи, как домашнего гуся убил...» Нет уж, извините, это не пройдет...

Он опять вытер салфеткой лицо.

— Что такое? — удивлялись все.

— Вот до чего вы доводите меня! — сказал Кузнецов.

— Да ведь это ничего, это картуз линяет... — равнодушно проговорил Ленька.

Принесли мокрый картуз; действительно — с картуза капали зеленые капли.

* * *

Наутро погода разгулялась. Из-за утренних туч светило солнце. Барометр верно показывал на «ясно».

В осеннем утре есть своеобразная бодрость. Хороши эти смены природы. Все так и надо: и ненастье с дождем, скукой, грязными дорогами, верстовыми столбами, и после стужи, дождя, теплый дом, — и как-то сильней дружба, рад человеку... Хороши смены природы русской...

— Барыня приехала из Гарусова, — войдя в комнату, сказал Ленька.

Вася поспешно схватился за свою охотничью куртку, доктор торопливо стал напяливать сюртук. Я пошел в переднюю встретить приезжую.

* * *

Барыня из Гарусова была небольшого роста светлая блондинка, полная, с добродушным лицом. Она ласково сказала:

— Вот... простите... заехала к вам... думаю, заеду, хотя и не знакома — дальние мы соседи. Мы-то зимой в Ярославле живем, а по летам сюда приезжаем.

На руках у ней были кружевные митенки. Ручки пухлые, в кольцах.

— Вот слышала я, — продолжала она, садясь за стол, — что вы охотники хорошие, живете здесь. Я к вам насчет гусей своих.

Василий Сергеевич насторожился.

— Гуси у меня ушли по реке кверху по болоту... Там все чередой поросло, заросли... Их назад не пригонишь. Там и не пройти никому. Как быть? — думаю. — Поеду, — думаю, — попрошу охотников, может, они их застрелют, так уж пополам поделим... половину мне и половину охотникам. Их десятка три есть. Гуси хорошие... До заморозков их и не найти. А тогда мужики поймают, перебьют...

— Позвольте, сударыня, — обиженно сказал Василий Сергеевич. — Бить домашних гусей, я лично на себя это взять не могу! Никак! Да-с. Они — это уж их дело. Как хотят, а я стреляю только диких...

— Вот как... я не подумала... я не хотела вас обидеть...

— Ну, хорошо, — смягчился Василий Сергеевич, — только для вас. Но дайте расписку: «Я, нижеподписавшаяся, поручаю застрелить своих гусей, и прочее и прочее».

— Домашних-то?.. — опять некстати сказал Ленька, — их просто... Их позвать: «Тега-тега-тега...» — ну, и стреляй!..

— Да уходи отсюда! — сердито заревел Василий Сергеевич. — Черт!

Долго писали расписку. Василий Сергеевич диктовал в соседней комнате. Слышно было: «Я, нижеподписавшаяся, вдова действительного статского...» Потом: «Загонщик, клинический врач, доктор медицины Московского университета...»

* * *

Наутро Василий Сергеевич приказал Феоктисту запрячь тарантас. Серьезно смотрел в большой бинокль.

— Диких бы не убить, — говорил доктор, — она не возьмет...

— Да, верно... — задумался Кузнецов. Наконец, собрались с доктором и поехали.

А к вечеру вернулись мрачнее тучи. Нет гусей нигде...

Позвали охотника-крестьянина Герасима Дементьевича, тот говорит:

— Много гусей летит, выводки, должно быть, большие были. Только где их найдешь? Трудно ведь взять-то, они сторожкие, дикие, не подойдешь.

— А я дикого убил... — упрямо сказал Кузнецов.

* * *

Вечером прибежал Ленька, задыхаясь.

— Скорей идите! Гуси, и-их много! Все у сарая, здесь недалеко сидят...

Наскоро собрались охотники, схватив ружья.

— В ответе бы не быть... — сказал Герасим.

— Что ты, вот расписка! — кричит Кузнецов. — Без дураков.

— Чудно... — смеется Герасим. — Никогда домашних бить-то не приходилось...

* * *

Из-за старого сарая, ползя по траве, охотники пробирались кустами к берегу реки. Раздались залпы выстрелов. Восемь гусей остались на месте, и у всех лапы желтые.

А через часок приехал верхом из Гарусова молодой человек, студент, племянник блондинки. Привез в подарок гуся и передал письмо:

— От тети.

Тетя писала, чтоб мы не беспокоились, так как гуси все, за исключением одного, вернулись домой.

— Теперь кто прав?! — торжествующе спросил Василий Сергеевич, прищурив один глаз. — Кто? Гуси-то дикие! А вы говорите — желтые лапы.

— Я это гляжу, — не ко времени вдруг прорвало опять Леньку, — вижу, они на реке-то далеко. Я их из-за сарая: «Тега-тега, тега-тега», — а они и подплыли...

— Слышите, что говорит? А? И откуда вы достали такого остолопа? Хорош слуга! — сердито вскричал Василий Сергеевич. — Всю охоту, всю радость жизни портит! Куда деваться от этого сукина сына?!

Герасим лукаво покосился на него и как бы про себя сказал:

— Чьих же это мы ухлопали?

Коровин Константин Алексеевич