Из жизни натуралиста "Три спаниеля"

Мне хочется познакомить читателя с собакой по кличке Робин. Спаниель Робин принадлежал англичанину. Его хозяин, полковник Джим Корбетт, до страсти увлекался охотой и изучением жизни и поведения крупных хищников. Долгие годы он работал инспектором по истреблению леопардов и тигров-людоедов в северо-восточной Индии. О своих многочисленных приключениях Корбетт написал две прекрасные книги. Описывая в них охоту на леопардов и тигров, он частенько упоминает имя своей собаки. Четвероногому другу полностью посвящен один из его рассказов. Здесь я приведу только немногие выдержки из этой книги. Вот что пишет Корбетт о своей собаке:

«Я никогда не видел его родителей. Человек, у которого он был куплен, говорил мне, что это спаниель, имя его Пинча и отец его был отличной подружейной собакой.

Щенок мне, в сущности, был не нужен. Но случайно при мне одному из моих друзей принесли семь щенков одного помета, притом в очень грязной корзине. Пинча был самым младшим и самым тощим: было совершенно ясно, что он приблизился к пределу в борьбе за свою жизнь. Оставив менее несчастных братьев и сестер, щенок обошел меня кругом, а потом лег и свернулся у моих ног. Когда я поднял его и спрятал — утро было страшно холодным, — щенок выказал мне свою признательность, облизнув мне лицо, а я постарался не дать ему понять, что чувствую его противный запах».

Полковник дал щенку новое имя, он назвал его Робином. Жестокое голодание и отсутствие правильного ухода в первые месяцы жизни не прошли для собаки бесследно. В первую очередь это отразилось на ее сердце. Подросшая молодая собака, к большому огорчению ее владельца, оказалась почти непригодной для охоты на дичь. Но для собаки нет ничего более печального, как оставаться дома, когда ее хозяин берет ружье, чтобы несколько часов провести вдали от жилья, среди природы. Полковник стал брать Робина на иную охоту — на крупных кошек. Собака вскоре стала незаменимым помощником Корбетта. Обычно, выйдя ранним утром, они отыскивали следы тигра или леопарда. Пока отпечатки лап были хорошо заметны, впереди шел человек. Когда же зверь углублялся в джунгли и следы становились менее отчетливыми, идущего впереди человека сменяла собака.

Вспоминая о появлении у себя Робина, полковник Джим Корбетт пишет: «Тогда ему было три месяца, и я купил его за пятнадцать рупий. Теперь ему тринадцать лет, и всего золота в Индии не хватит, чтобы купить его у меня».

После того как книга о тиграх-людоедах была переведена на русский язык моим другом профессором Г. П. Дементьевым и попала мне в руки, у меня появился интерес к спаниелям. И вполне понятно, я так часто совершал далекие поездки в вагоне поезда. При этих условиях размер собаки имеет очень большое значение: маленький, хорошо воспитанный спаниель, конечно, не так будет мешать пассажирам-соседям, как например, крупный пойнтер или сеттер. Да и в Москве держать большую охотничью собаку очень трудно. Выезжая за город, охотник очень часто вынужден оставлять своего верного помощника дома: ведь почти все виды городского транспорта закрыты для наших четвероногих товарищей. В метро с собакой нельзя, в автобус нельзя, в травмай тоже нельзя. Остаются только две возможности: или нанимать такси, или шагать пешком до вокзала. К сожалению, такси не очень дешевое удовольствие, а идти пешком иной раз и не под силу, особенно пожилому охотнику. Вот охотник часто и оставляет собаку дома. И сколько же из-за этого бывает неприятностей и семейных сцен! Оставленный дома пес не дает никому покоя. А тем временем охотник лазает по болоту на четвереньках, пытаясь отыскать застреленного бекаса.

Жалко такого охотника, несчастлив он и его семья, обездолена его собака.

Маленький спаниель в этом отношении имеет явные преимущества: его можно без труда запихнуть в заплечный мешок и, так сказать, контрабандой провезти там, где невозможно провезти крупного сеттера. Кроме того, многие спаниели, безусловно, обладают высокими полевыми качествами. Они не боятся даже ледяной воды, превосходно плавают и прямо в руки подают убитую дичь. Взвесив все это, я и решил завести спаниеля.

Собак этой породы в то время появилось уже немало. Вскоре мне представился случай осуществить свое желание: в моей квартире появился беспокойный, но бесконечно симпатичный толстый щенок-спаниель.

Только не повезло мне с моей затеей. Не успела собачонка подрасти, как шофер-лихач переехал маленького щенка. В квартире после этого воцарилась какая-то особенная, гнетущая тишина.

Прошел год или немного больше. И вот однажды я получил в подарок второго щенка-спаниеля; ему исполнился месяц. Комочек, покрытый черной с белыми отметинами блестящей и шелковистой шерстью, я назвал Чоком.

— Но почему Чок? Что это значит? Какое странное имя! — задавали мне вопрос знакомые.

— Уж очень звучит хорошо! — отвечал я, — Представьте я крикну: «Чок!» Да ведь этот отрывистый звук, почти как неожиданный звук выстрела, дойдет до сознания самой горячей собаки во время ее работы. Разве не так? «Чок!» Право же хорошо. А что значит «чок» — это неважно. Мы, охотники, называем чоком резкое сужение ружейного канала ствола при выходе; оно несколько повышает кучность боя.

Представьте себе, что, дав это имя собаке, я попал в точку. Мой щенок от рождения оказался почти глухим и воспринимал только резкие звуки. Однако надо сказать, что выбрал я имя щенку еще и по другой причине. Я назвал его так и в память замечательного спаниеля; он принадлежал одному из моих знакомых, ныне умершему, Владимиру Николаевичу Шустову.

Его Чок был блестящим представителем этой породы. Крупный, выносливый и на редкость смышленый пес отличался безупречной полевой работой. Однажды в Казахстане, на Сырдарье, мы с Шустовым отправились в тугаи за фазанами. Незадолго перед этим Владимир Николаевич вывихнул себе ногу. Нога опухла, болела, и он не мог охотиться обычным способом. Владимир Николаевич достал смирную лошадь и, держа ружье наготове, верхом скакал по тугайным зарослям. Его Чок с большим мастерством отыскивал в чаще кустарников и выгонял фазанов, а после выстрела превосходно подавал убитую птицу хозяину.

Когда фазан попадал в зубы собаке, она делала большой прыжок, вскакивала на спину лошади. Шустов помогал Чоку взобраться на холку, брал убитую птицу и, ласково похлопав пса, позволял ему соскочить на противоположную сторону, чтобы продолжать поиски.

Великолепная работа собаки и отличная стрельба Шустова доставили мне огромное удовольствие. Меня поражала четкая согласованность действий человека и его четвероногого помощника. Никакой суеты, ни одной напрасно потерянной минуты, Я готов был часами наблюдать за охотой. Несколько позднее один замечательный поступок этой собаки окончательно покорил мое сердце. Чоку Шустова запрещалось кусаться. Собака твердо уяснила это строгое правило и старалась избегать инцидентов. Но при несправедливой обиде иной раз трудно бывает сдержаться и хорошо воспитанному животному.

Однажды какой-то парень, не заметив присутствия моего и хозяина собаки, запустил в Чока тяжелым камнем. К счастью, он пролетел мимо. Однако этот камень переполнил чашу терпения собаки. С рычанием Чок кинулся вперед, чтобы наказать обидчика. Но вспышка гнева продолжалась недолго. Уже в следующее мгновение, видимо сообразив, что он нарушает закон, Чок остановился.

Своими движениями и голосом он старался показать, что продолжает преследовать обидевшего его человека. Из-под его ног летела пыль, из горла вырывалось свирепое рычание, но сам пес оставался на том же месте. Глаза убегающего парня выражали страх. Он был уверен, что расправа близка, что вот-вот сейчас собака настигнет его, вцепится в ногу. Другие глаза, глаза собаки, выражали совсем иное — веселье.

Они в буквальном смысле смеялись! «Вот, мол, я по заслугам напугал парня, но не нарушил никаких правил», — весело глянули они в лицо своего хозяина.

Чока Шустова давно не существует на белом свете, но я частенько с улыбкой вспоминаю собаку и чту ее память. В честь ее я назвал подаренного мне щенка-спаниеля Чоком.

Однако, к большому своему огорчению, вскоре я убедился, что маленький Чок по своим качествам не походил на Чока Шустова. У него было много недостатков, но, несмотря на это, я люблю Чока. Для другого охотника, я в этом уверен, он был бы настоящим несчастьем. А я привык к собаке, приноровился к ее странностям, и мы без ссор превосходно проводим с ним те дни, когда нам удается вырваться на охоту. Впрочем, каждый кулик хвалит свое болото. Лучше я расскажу о некоторых поступках Чока и предоставлю самим читателям судить о моем четвероногом помощнике.

Когда Чоку исполнилось всего пять месяцев, я взял его с собой на Рыбинское водохранилище. Там я рассчитывал познакомить молодую собаку с водяной, болотной и боровой дичью. И действительно, Чок здесь прошел хорошую школу.

К открытию осенней охоты мы с одним из моих юных приятелей, студентом биофака, сошли с поезда на маленькой станции городка Весьегонска и направились к пристани. До места, где мы предполагали остановиться, нужно было проплыть пароходом 24 километра. Но поезд пришел в Весьегонск с опозданием, и это нарушило все наши планы. Пароход отчалил раньше, чем мы успели добраться до пристани. Нам пришлось сидеть в Весьегонске целые сутки. Покорившись судьбе, мы решили ждать следующего парохода. Но что делать, чем можно заняться в незнакомом крошечном городишке? Сдав вещи в камеру хранения и не зная, как убить время, мы отправились бродить по улицам.

— Смотрите, смотрите, какая собака! Уши-то больше морды, — на одной из улиц встретила нас удивленная компания подростков.

— Слышал? — обратился я к своему спутнику Лёне. — Уши больше морды — это характеризует породу. У Чока нет родословной, но он самой чистой крови, спаниель первоклассной породы.

Я гордился своей молодой собакой.

К несчастью, следующая улица встретила нас неприятностью. Из-под ворот неожиданно появилась кошка. Шипя и фыркая, она набросилась на собачонку. Улица наполнилась щенячьими воплями и злобным кошачьим мяуканьем. Наскоро закрыв Чока своей курткой и отражая нападение взъерошенной кошки, мы с большим трудом отбили неожиданную атаку. Но когда, казалось бы, уличный конфликт был ликвидирован, вдруг появилась толстая тетка, хозяйка кошки.

— Что вы тут с собакой шляетесь! У моей кошки маленькие котята, моя кошка собак не выносит! — кричала она на весь квартал.

Мы поспешили убраться как можно подальше от вздорной тетки и от ее кошки. К счастью, Весьегонск — крохотный городок. Стараясь избежать дальнейших неожиданных неприятностей, мы вскоре оказались за его пределами. Мелкий соснячок, высокие кочки, поросшие брусникой, безмятежная тишина и легкий ветерок отогнали куда-то в сторону только что пережитое и восстановили наше душевное равновесие.

Окрестности деревеньки представляли собой обычный ландшафт нашего Севера. На много километров протянулись топкие моховые болота. Они поросли светлыми угнетенными сосняками, морошкой да клюквой. Еще шире раскинулись затопленные лесные пространства. Куда ни глянешь — вода и вода. А над ней погибшие сосны и ели. Только местами поднимались сухие высокие гривы, поросшие живым хвойным лесом. Но зато сколько здесь обитало водяной, болотной и лесной дичи! В чащах по краям мохового болота из-под самых ног идущего человека с шумом поднимались тяжелые глухари, то и дело попадались следы пребывания медведя и лося.

Все это имело большое значение при полевой натаске молодой собаки. И надо сказать, что Чок проявил недюжинные способности. Он научился быстро находить бекасов и уток, хорошо подавал дичь, упавшую в воду, и, несмотря на возраст, отличался настойчивым поиском. Одним словом, я радовался удаче и даже гордился работой своей новой собаки. Да и как не гордиться!

С особенным азартом Чок шел за утками. Он без понукания проникал в труднодоступный затопленный лес, заставляя подниматься на крыльях молодых крякв и чирков, или ловил и подавал мне еще не умеющих летать утят-хлопунцов. Эти глупые хлопунцы доставляли мне много неприятностей. Ведь я, по охотничьему закону, не имел права использовать молодую, неполноценную нелетную дичь. Обычно такому пойманному утенку я надевал на ногу алюминиевое кольцо с порядковым номером и незаметно для собаки выпускал на свободу. Однако каждый раз при этом я сильно нервничал, боясь, что Чок обнаружит выпущенного утенка и вновь займется ловлей уже окольцованной птицы. Не могу умолчать об одном смешном и в то же время крайне неприятном случае.

Теплая и ясная погода неожиданно изменилась. Незадолго до вечера наползли тяжелые серые тучи, стало неприветливо, холодно. Когда я проснулся утром на другой день, шел по-осеннему холодный затяжной дождь. С вечера я собрался пойти на одно из озер, но разве можно охотиться в такую погоду!

Покорившись необходимости переждать ненастье, я от нечего делать занялся патронами: обжал их, четко написал номера дроби. За этим делом прошло все утро. Потом внимательно осмотрел ружье. Из-за беспрерывной охоты в течение последней недели оно выглядело неказисто. Час спустя с помощью масла и тряпок ружье было приведено в образцовый порядок. Когда все дела были закончены, я сел обедать. Уныло поглядывая на мокрые оконные стекла, я без аппетита закончил свою трапезу и вышел на воздух. Дождь продолжался. Земля разбухла от избытка влаги, тяжелые капли беспрерывно падали в лужи с деревьев и крыши. У крыльца понуро сидели мокрые куры.

«Неужели сидеть целый день дома, как сидят эти птицы!» — лопнуло, наконец, мое терпение. Я быстро собрался, надел ватную телогрейку, позвал Чока и, выйдя из дому, направился к знакомому озеру.

По пути, в заросшем ивняком заливе, Чок нашел утиный выводок. Я слышал, как тревожно крякала старая утка, как время от времени в воздух с шумом взлетали большие птицы. Но ивняк на берегу залива был так густ и высок, что издали ничего не было видно. Лишь по кряканью и шумным взлетам мне стало ясно, что утиный выводок поспешно перемещается к зарослям противоположного берега.

— Чок, Чок, иди сюда! Назад, Чок! — кричал я, сколько хватало силы.

Но горячая да притом еще глухая собака не обращала на мои оклики никакого внимания и уплывала все дальше и дальше за утками. Долго ждал я, стоя на берегу под дождем, пока закончится эта погоня. Тем временем, не утихая, лил дождь, по небу бежали унылые серые тучи. Прошло более часа, ждать больше не было сил.

Но вот, наконец, появился Чок. С его боков стекала вода, во рту он держал большую живую утку. Вместо того чтобы подать ее в руки, он положил птицу на траву и стал отряхивать намокшую шерсть. Утка рванулась вперед, поднялась в воздух и, с трудом пробившись сквозь заросли ивняка, улетела к противоположному берегу.

Пораженная происшедшим, собака кинулась следом. С высокого берега она шлепнулась в воду и с воплями стала пробиваться сквозь прибрежные заросли. Опять более часа простоял я на берегу залива. То кричал — звал собаку, то ругался, то вслушивался, как упорный Чок «шуровал» во всех направлениях непролазные ивняки.

А дождь продолжался. Он лил теперь как из ведра. Моя ватная телогрейка промокла насквозь. Струйка холодной воды бежала по телу. Этим и закончилась наша с Чоком охота в тот ненастный и неудачный день.

Окончился отпуск. Утомленные беспрерывной охотой, мы с Чоком возвратились в Москву.

С момента нашей охоты на Рыбинском водохранилище проходило все больше и больше времени. Из щенка Чок давно стал взрослой собакой. Но вот странность, вот досада! — с возрастом он не становился более понятлив, не приобретал новых полезных навыков, его развитие как бы остановилось. Он продолжал аккуратно подавать уток, не мял их, не душил живых. Но все мои старания приучить собаку так же аккуратно подавать прочую дичь не увенчались успехом. Да и вообще в отношении к большинству птиц, встреченных им в лесу или в поле, он держал себя не как воспитанная собака, а как настоящий разбойник. После выстрела с разгону Чок хватал упавшую птицу, мял ее, вырывал перья. Достаточно сказать, что ни один петух-тетерев при охоте с Чоком не попадал мне в руки в своем великолепном наряде — во время подачи собака неизменно выдирала целиком хвост и значительную часть перьев спины. Поэтому Чока я мог использовать только во время настоящей охоты, то есть за дичью, и не брал его с собой в научные экспедиции — ведь там я стрелял птиц для коллекции, дорожил каждым попавшимся экземпляром, стараясь сохранить в порядке каждое перышко.

Чок оказался невыносим и во многих других отношениях. Его, например, нельзя побаловать, как другую собаку. Побалуешь его излюбленным лакомством, а после этого он объявит вам настоящую голодовку: неделями не прикасается к превосходному супу, иной раз по нескольку дней не берет ничего в рот.

Особенно длительны и упорны такие голодовки Чока после семейных праздников. «Только колбасы — и ничего больше, лучше голодная смерть!» — ярко, без слов выражает унылая морда и вся фигура несчастной собаки. Но зато разборчивый Чок хорошо уяснил себе, что запретный плод бывает особенно сладок. При всяком удобном случае он шарит в отбросах двора и в помойных ведрах, стоящих в кухне. И то, что Чок считал несъедобным дома, с жадностью и спешкой съедается во дворе и в кухне. В связи с этим Чок частенько травился.

С куском приманки на грызунов он проглатывал крысиный яд и жестоко мучился. Но страдания рано или поздно благополучно кончались и, как ни странно, не служили полезным уроком. Уловив удобную минуту, Чок опять глотал яичную скорлупу или голову от селедки — словом, все, что удавалось найти на нашем дворе близ урн с отбросами.

Однажды ночью меня разбудили: Чок опять отравился. Я вскочил с постели и быстро оделся. В трагической позе собака лежала на полу с приоткрытым ртом и испуганными выпученными глазами.

— Чоконька, наелся опять, дурак! — кинулся я к собаке. «Аи, яй, ай-яй, ай-яй», — ответил он, видимо, не в состоянии подняться на ноги.

«Наверное, сдыхает», — мелькнула у меня догадка. «Как помочь? Ведь ночь сейчас, молока дома нет, и его нигде не достанешь».

Не зная, что делать, чем помочь собаке, я осторожно поднял ее и пытался поставить на ноги. Руки мои дрожали. Но несчастный Чок завизжал и беспомощно упал на бок. В самом сердце отдался этот болезненный вопль: не могу я выносить воплей животного. Все замерли в тягостном ожидании, молча и напряженно ждали развязки. На меня же вдруг нахлынула вспышка неудержимого гнева.

— Невежа! От тебя и ночью никому нет покоя! — прошипел я и дал отменного тумака собаке.

Окружающие были поражены моим жестоким поступком. Разве можно бить больное, умирающее животное! Но к общему удивлению герой трагедии даже не взвизгнул. Он поднялся, наконец, с пола, встал на все четыре ноги и, отряхнувшись, замахал обрубком хвоста. Глядя на него, всем стало ясно, что он ничуть не обижен, а, напротив, бесконечно рад наступившей развязке. В тот памятный день он вовсе не был отравлен крысиным ядом. Почесывая себе задней лапой ухо, Чок просто зацепил ногтем курчавую длинную шерсть. Чтобы выйти из затруднительного положения, достаточно было рвануть задней ногой. На это у него не хватило мужества.

Как видите, я чистосердечно признался в больших недостатках, даже пороках своей собаки. Но Чок вырос в нашей семье, прожил около десяти лет, и я не в состоянии заменить его другим, более подходящим для меня помощником. Хорошо или плохо, но мы продолжаем жить вместе, часто охотимся в подмосковных лесах и болотах и вполне приноровились друг к другу. За последние годы я замечаю, что Чок стал особенно хорошо выгонять пролетных вальдшнепов из густой чащи. Почти всегда птица взлетает из-под собаки в моем направлении, поэтому я редко делаю промахи. Редко уходит от меня и тетерев, поднятый Чоком. Правда, иногда мы ссоримся из-за глупого упрямства собаки, но значительно чаще я бываю доволен работой своего помощника.

Года два тому назад я поехал на охоту с одним из своих знакомых.

— Степан Николаевич, почему ваша Норка так работает? Вы ищете убитую птицу, а она сидит, изображая из себя постороннего зрителя. Разве это годится?

— Слишком много вы захотели, Евгений Павлович. Ведь Норка прошла первоклассную английскую дрессировку. Ее обязанность сделать стойку, другое ее не касается.

— Все это правильно, я сам с этим согласен, но в наших условиях, право же, неудобно. Охота была лазать на четвереньках отыскивать курочку, когда у меня есть собака!

— Но и ваш замечательный Чок только из воды подает дичь, — кольнул меня собеседник.

— Ну, положим, это неверно. Правда, Чок не получил такого блестящего английского воспитания, как ваша Норка, но уж что другое, а подать он умеет.

— Да, из воды!

— Нет, не только из воды, но и с сухого места.

Не знаю, чем бы кончился наш спор — он стал приобретать несколько неприятный характер. Но, к моему счастью, неожиданный случай разрешил все быстро и справедливо.

В это время мы вышли на широкую лесную поляну. По краям ее сплошной стеной стоял смешанный, по-осеннему желтеющий лес; часть поляны заросла можжевельником. С края поляны из мелколесья, с хлопаньем взлетел вальдшнеп. Я выстрелил, и вальдшнеп свалился. Чок бросился вперед, схватил убитую птицу, но, вместо того чтобы подать ее в руки, стал бегать с ней во всех направлениях, как бы продолжая поиски. А мы, не понимая, в чем дело, стояли на открытом месте и ждали, что будет дальше. Наконец, я не выдержал.

— Чок, да что с тобой? — крикнул я на собаку.

На мгновение Чок замер на месте. Затем кинулся навстречу мне, сунул вальдшнепа в самые руки и вновь принялся обшаривать можжевельник. Пока мы пытались объяснить себе поведение собаки, она подняла петуха-тетерева.

После этого я не возобновлял нашего спора, молчал и мой спутник.

И другой случай с Чоком навсегда живо сохранится в моей памяти.

Как-то в холодное октябрьское утро, направляясь на тетеревиную охоту, я по пути заглянул на лесное болото. В начале осени на нем держалось много бекасов. Однако в связи с ранним похолоданием они, вероятно, отлетели к югу. Во всяком случае, обойдя лучшие мочажины, я сумел поднять только одного бекаса, После моего выстрела он свалился за глубокую канаву, и я, будучи уверен, что его отыщет и принесет моя собака, не пошел за птицей. Так и случилось. Чок переплыл канаву, сунулся в осоку, куда свалился бекас, и решительно повернул ко мне, держа что-то во рту.

— Ну, давай сюда, Чоконька! — встретил я пса ласковыми словами.

Чок, как и всегда при подаче, оперся лапами на мое колено и сунул мне в руку добычу. Но что-то странное, непонятное произошло в ту же секунду: в своей руке я ощутил непривычное холодное, тело. Это оказался убитый бекас, но бекас был совершенно холодным. И пока я старался уяснить себе, что же произошло и почему это случилось, Чок сунул мне в руку второго бекаса: эта птица была еще теплой. Только теперь я понял, что убитый мной бекас свалился в то место, где в прошлый вечер какой-то неиз-. вестный охотник застрелил другого бекаса, но в густых зарослях так и не сумел отыскать своей добычи.