ПОЙМАТЬ РУКАМИ

                                        ПОЙМАТЬ РУКАМИ

Если для городского мальчишки, общение с «дикой» природой, это несколько рыбок за аквариумным стеклом, пара волнистых попугайчиков, изредка выпускаемых из клетки полетать в комнате, да заморские грызуны, то в деревне за городом всё значительно «серьезней».

Если взять детские воспоминания известных писателей-охотников, то первые свои охотничьи навыки приобрели они, пытаясь поймать, часто лишь руками, различную лесную живность.

Редко, кто из сельчан не вспомнит, как в детстве, по холоду отогревал замерзших синичек, накрывал ладонью зазевавшуюся полевку, пытался научить «говорить» подросших воронят, а зазевавшийся скворчонок, пойманный на огороде, становился до осени полноправным членом семьи.

Подранки, «потерянные» охотниками, часто благополучно доживали свой век, подобранные вездесущими мальчишками, среди домашней птицы на деревенском дворе. И не у кого не появлялось мысли, отправить пойманного питомца на сковородку, хотя для сельчанина скушать смешную свинку или приветливого барашка, особых эмоций не вызывает.

Что это? Вопрос, как принято говорить, сложный. Почему находясь в лесу с ружьем, мы рассматривает зайца, утку, вальдшнепа…, только как объект добычи, а встретив эту же живность вне охоты, неожиданно становимся «детьми», стараясь поймать её руками,  с мыслями далекими от слова взять, скорее помочь. А если такое удается, то вспыхнувший юношеский задор, почти всегда заканчивается выпуском пойманного зверька или пичуги обратно на волю, если по каким-либо причинам не требуется их передержка.

И как бывает радостно на душе, когда твой питомец, отогревшись у печи или пересидев в птичнике голодные зимние месяцы, покидает своего «спасителя», пусть без выражения «благодарности», но живым и здоровым.

В подтверждение сказанного, осмелюсь предложить выдержку из рассказа, по-моему лучшего из лучших, писателя-охотника, ушедшего от нас, когда многие сегодняшние любители природы, лишь начинали мечтать об охотничьих приключениях.  Если эти строки окажутся незнакомы, это невосполнимый пробел, даже если эта книга «на всю жизнь», прочесть её первый раз, нужно было в юные годы.

«Прошла неделя; наступили теплые, даже жаркие дни, зазеле­нела трава, на деревьях лопались набухшие почки.

Однажды, войдя в комнату, я понял, что мне пора расстаться со своими зимними питомцами. Обе синички и полевой воробей беспокойно перелетали с места на место, заглядывали сквозь стекло наружу.

Полчаса спустя я выставил вторую оконную раму и, с трудом отодвинув засовы, распахнул окно настежь. Бодрящий свежий воздух вместе с весенним гомоном ворвался в комнату и в первый момент, видимо, оглушил, испугал мое птичье население. Однокры­лый перепел, пытаясь взлететь, несколько раз подпрыгнул в воз­дух и шлепнулся на пол. Фомка забрался в самый темный угол комнаты.

Много времени прошло, пока, наконец, обе синицы и воробей решились воспользоваться открытым окном и вылетели наружу.

Но зато как пели мои синички, перелетая с ветви на ветвь ближайшего дерева! Такого звонкого и веселого пения я не слыхал у них ни разу.

Уже темнело, когда я вновь зашел в птичник, чтобы покормить своих питомцев. После долгого пребывания в саду мне показалось здесь особенно душно. Я открыл окно и, удобно усевшись на сено, поставил на пол чашку с кормом. Как и обычно, смешной Фомка топтался вокруг меня, толкал мои руки своим теплым клювом и, наконец, добравшись до съестного, с удовольствием глотал один за другим кусочки мяса.

Но вдруг вальдшнеп перестал есть и насторожился. Быть может, его поразил какой-нибудь звук или он заметил пролетев­шую мимо окна птицу. Он как-то весь подтянулся, оперение плотно прилегло к телу, крылья слегка вздрагивали. Желая под­разнить своего любимца, я толкнул птицу в бок пальцем. Но вместо того чтобы защищаться или уйти в свой уголок, Фомка неожиданно взлетел в воздух. Одно мгновение птица билась под потолком комнаты, затем ловко нырнула в открытое окно и выле­тела на волю.

В следующие секунды я видел, как вальдшнеп пересек сад, взмыл вверх над большими деревьями и, наконец, как бы рас­таял в вечерних сумерках. «Прощай, Фомка!» Долго стоял я в раздумье у окна, смотрел на угасающую зарю, вслушиваясь в неясные звуки весеннего вечера, и вспоминал Фомку.

- Прощай, смешной Фомка! - Я закрыл окно и уселся на подоконник.

В комнате совсем стемнело и было безжизненно тихо. Только на белой стене неясно маячила маленькая, сгорбленная фигурка перепела. Однокрылая птица суетливо бегала вдоль стенки туда и обратно, издавая тихие звуки и шелестя сеном. Что-то сиротли­вое и гнетущее было в этих неясных звуках. И вдруг нервы мои не выдержали. Невыносимое чувство жалости и обиды заполнило мое сердце. Мне было обидно, но не за улетевшего Фомку, не за свое одиночество. В этот праздник весны до слез мне стало жалко моего бедного бескрылого перепела».

Но вернемся к дням сегодняшним. По прошествии времени, редко вспоминаешь прошлые охоты, как-то не лежит к этому душа. Стираются подробности точных выстрелов, количество и размеры добытых трофеев, но остаются свежими «искорками» совсем незначительные эпизоды из достаточно длинной охотничьей жизни.

Что заставило гоняться поздней осенью за перелинявшим подранком селезнем свиязи,  ободрав все руки и лицо об кусты, разумно не ответить. Поймать и из Вологодской области, в коробке, «контрабандой» вести его в Московский зоопарк, где утка с неправильно сросшимся крылом, могла спокойно перезимовать и жить на незамерзающем водоеме среди своих сородичей.

Сегодня не кажется разумным, но пару с лишнем десятков лет назад, можно сказать, был почти горд собой, когда зимой, после непродолжительной «погони», удалось накрыть курткой самку фазана, спрятавшуюся в небольшом кусте. Первые мысли были, использовать её в роли «подсадной» весной, охотясь на фазаньих петухов. Но до подобных «нововведений» дело не дошло, и когда потеплело, курица благополучно вернулась в лес.

Перечислять похожие «происшествия» можно бесконечно долго, так что ограничусь тем, что заставило взяться за перо, тем более, что последнему событию, есть документальное подтверждение – фото, пойманного руками хорька.

Мой приятель  с другом,  в первых числах ноября, возвращались с охоты, когда их внимание привлекла «необычная кошка». Любопытный хорь, не проявляя особой осторожности, наблюдал за охотниками. Отправить дробь по зверьку, даже мысли такой не появилось, а вот поймать его руками, солидным товарищам, с первобытным детским инстинктом, охватившего их, справиться не удалось.

В результате, один прокушенный палец, хорек в накрывшем его свитере, «фото-сессия» и прощальный снимок, отпущенного зверка, получился уже не в фокусе.

                                        ПОЙМАТЬ РУКАМИ

Если для городского мальчишки, общение с «дикой» природой, это несколько рыбок за аквариумным стеклом, пара волнистых попугайчиков, изредка выпускаемых из клетки полетать в комнате, да заморские грызуны, то в деревне за городом всё значительно «серьезней».

Если взять детские воспоминания известных писателей-охотников, то первые свои охотничьи навыки приобрели они, пытаясь поймать, часто лишь руками, различную лесную живность.

Редко, кто из сельчан не вспомнит, как в детстве, по холоду отогревал замерзших синичек, накрывал ладонью зазевавшуюся полевку, пытался научить «говорить» подросших воронят, а зазевавшийся скворчонок, пойманный на огороде, становился до осени полноправным членом семьи.

Подранки, «потерянные» охотниками, часто благополучно доживали свой век, подобранные вездесущими мальчишками, среди домашней птицы на деревенском дворе. И не у кого не появлялось мысли, отправить пойманного питомца на сковородку, хотя для сельчанина скушать смешную свинку или приветливого барашка, особых эмоций не вызывает.

Что это? Вопрос, как принято говорить, сложный. Почему находясь в лесу с ружьем, мы рассматривает зайца, утку, вальдшнепа…, только как объект добычи, а встретив эту же живность вне охоты, неожиданно становимся «детьми», стараясь поймать её руками,  с мыслями далекими от слова взять, скорее помочь. А если такое удается, то вспыхнувший юношеский задор, почти всегда заканчивается выпуском пойманного зверька или пичуги обратно на волю, если по каким-либо причинам не требуется их передержка.

И как бывает радостно на душе, когда твой питомец, отогревшись у печи или пересидев в птичнике голодные зимние месяцы, покидает своего «спасителя», пусть без выражения «благодарности», но живым и здоровым.

В подтверждение сказанного, осмелюсь предложить выдержку из рассказа, по-моему лучшего из лучших, писателя-охотника, ушедшего от нас, когда многие сегодняшние любители природы, лишь начинали мечтать об охотничьих приключениях.  Если эти строки окажутся незнакомы, это невосполнимый пробел, даже если эта книга «на всю жизнь», прочесть её первый раз, нужно было в юные годы.

«Прошла неделя; наступили теплые, даже жаркие дни, зазеле­нела трава, на деревьях лопались набухшие почки.

Однажды, войдя в комнату, я понял, что мне пора расстаться со своими зимними питомцами. Обе синички и полевой воробей беспокойно перелетали с места на место, заглядывали сквозь стекло наружу.

Полчаса спустя я выставил вторую оконную раму и, с трудом отодвинув засовы, распахнул окно настежь. Бодрящий свежий воздух вместе с весенним гомоном ворвался в комнату и в первый момент, видимо, оглушил, испугал мое птичье население. Однокры­лый перепел, пытаясь взлететь, несколько раз подпрыгнул в воз­дух и шлепнулся на пол. Фомка забрался в самый темный угол комнаты.

Много времени прошло, пока, наконец, обе синицы и воробей решились воспользоваться открытым окном и вылетели наружу.

Но зато как пели мои синички, перелетая с ветви на ветвь ближайшего дерева! Такого звонкого и веселого пения я не слыхал у них ни разу.

Уже темнело, когда я вновь зашел в птичник, чтобы покормить своих питомцев. После долгого пребывания в саду мне показалось здесь особенно душно. Я открыл окно и, удобно усевшись на сено, поставил на пол чашку с кормом. Как и обычно, смешной Фомка топтался вокруг меня, толкал мои руки своим теплым клювом и, наконец, добравшись до съестного, с удовольствием глотал один за другим кусочки мяса.

Но вдруг вальдшнеп перестал есть и насторожился. Быть может, его поразил какой-нибудь звук или он заметил пролетев­шую мимо окна птицу. Он как-то весь подтянулся, оперение плотно прилегло к телу, крылья слегка вздрагивали. Желая под­разнить своего любимца, я толкнул птицу в бок пальцем. Но вместо того чтобы защищаться или уйти в свой уголок, Фомка неожиданно взлетел в воздух. Одно мгновение птица билась под потолком комнаты, затем ловко нырнула в открытое окно и выле­тела на волю.

В следующие секунды я видел, как вальдшнеп пересек сад, взмыл вверх над большими деревьями и, наконец, как бы рас­таял в вечерних сумерках. «Прощай, Фомка!» Долго стоял я в раздумье у окна, смотрел на угасающую зарю, вслушиваясь в неясные звуки весеннего вечера, и вспоминал Фомку.

- Прощай, смешной Фомка! - Я закрыл окно и уселся на подоконник.

В комнате совсем стемнело и было безжизненно тихо. Только на белой стене неясно маячила маленькая, сгорбленная фигурка перепела. Однокрылая птица суетливо бегала вдоль стенки туда и обратно, издавая тихие звуки и шелестя сеном. Что-то сиротли­вое и гнетущее было в этих неясных звуках. И вдруг нервы мои не выдержали. Невыносимое чувство жалости и обиды заполнило мое сердце. Мне было обидно, но не за улетевшего Фомку, не за свое одиночество. В этот праздник весны до слез мне стало жалко моего бедного бескрылого перепела».

Но вернемся к дням сегодняшним. По прошествии времени, редко вспоминаешь прошлые охоты, как-то не лежит к этому душа. Стираются подробности точных выстрелов, количество и размеры добытых трофеев, но остаются свежими «искорками» совсем незначительные эпизоды из достаточно длинной охотничьей жизни.

Что заставило гоняться поздней осенью за перелинявшим подранком селезнем свиязи,  ободрав все руки и лицо об кусты, разумно не ответить. Поймать и из Вологодской области, в коробке, «контрабандой» вести его в Московский зоопарк, где утка с неправильно сросшимся крылом, могла спокойно перезимовать и жить на незамерзающем водоеме среди своих сородичей.

Сегодня не кажется разумным, но пару с лишнем десятков лет назад, можно сказать, был почти горд собой, когда зимой, после непродолжительной «погони», удалось накрыть курткой самку фазана, спрятавшуюся в небольшом кусте. Первые мысли были, использовать её в роли «подсадной» весной, охотясь на фазаньих петухов. Но до подобных «нововведений» дело не дошло, и когда потеплело, курица благополучно вернулась в лес.

Перечислять похожие «происшествия» можно бесконечно долго, так что ограничусь тем, что заставило взяться за перо, тем более, что последнему событию, есть документальное подтверждение – фото, пойманного руками хорька.

Мой приятель  с другом,  в первых числах ноября, возвращались с охоты, когда их внимание привлекла «необычная кошка». Любопытный хорь, не проявляя особой осторожности, наблюдал за охотниками. Отправить дробь по зверьку, даже мысли такой не появилось, а вот поймать его руками, солидным товарищам, с первобытным детским инстинктом, охватившего их, справиться не удалось.

В результате, один прокушенный палец, хорек в накрывшем его свитере, «фото-сессия» и прощальный снимок, отпущенного зверка, получился уже не в фокусе.

                                        ПОЙМАТЬ РУКАМИ

Если для городского мальчишки, общение с «дикой» природой, это несколько рыбок за аквариумным стеклом, пара волнистых попугайчиков, изредка выпускаемых из клетки полетать в комнате, да заморские грызуны, то в деревне за городом всё значительно «серьезней».

Если взять детские воспоминания известных писателей-охотников, то первые свои охотничьи навыки приобрели они, пытаясь поймать, часто лишь руками, различную лесную живность.

Редко, кто из сельчан не вспомнит, как в детстве, по холоду отогревал замерзших синичек, накрывал ладонью зазевавшуюся полевку, пытался научить «говорить» подросших воронят, а зазевавшийся скворчонок, пойманный на огороде, становился до осени полноправным членом семьи.

Подранки, «потерянные» охотниками, часто благополучно доживали свой век, подобранные вездесущими мальчишками, среди домашней птицы на деревенском дворе. И не у кого не появлялось мысли, отправить пойманного питомца на сковородку, хотя для сельчанина скушать смешную свинку или приветливого барашка, особых эмоций не вызывает.

Что это? Вопрос, как принято говорить, сложный. Почему находясь в лесу с ружьем, мы рассматривает зайца, утку, вальдшнепа…, только как объект добычи, а встретив эту же живность вне охоты, неожиданно становимся «детьми», стараясь поймать её руками,  с мыслями далекими от слова взять, скорее помочь. А если такое удается, то вспыхнувший юношеский задор, почти всегда заканчивается выпуском пойманного зверька или пичуги обратно на волю, если по каким-либо причинам не требуется их передержка.

И как бывает радостно на душе, когда твой питомец, отогревшись у печи или пересидев в птичнике голодные зимние месяцы, покидает своего «спасителя», пусть без выражения «благодарности», но живым и здоровым.

В подтверждение сказанного, осмелюсь предложить выдержку из рассказа, по-моему лучшего из лучших, писателя-охотника, ушедшего от нас, когда многие сегодняшние любители природы, лишь начинали мечтать об охотничьих приключениях.  Если эти строки окажутся незнакомы, это невосполнимый пробел, даже если эта книга «на всю жизнь», прочесть её первый раз, нужно было в юные годы.

«Прошла неделя; наступили теплые, даже жаркие дни, зазеле­нела трава, на деревьях лопались набухшие почки.

Однажды, войдя в комнату, я понял, что мне пора расстаться со своими зимними питомцами. Обе синички и полевой воробей беспокойно перелетали с места на место, заглядывали сквозь стекло наружу.

Полчаса спустя я выставил вторую оконную раму и, с трудом отодвинув засовы, распахнул окно настежь. Бодрящий свежий воздух вместе с весенним гомоном ворвался в комнату и в первый момент, видимо, оглушил, испугал мое птичье население. Однокры­лый перепел, пытаясь взлететь, несколько раз подпрыгнул в воз­дух и шлепнулся на пол. Фомка забрался в самый темный угол комнаты.

Много времени прошло, пока, наконец, обе синицы и воробей решились воспользоваться открытым окном и вылетели наружу.

Но зато как пели мои синички, перелетая с ветви на ветвь ближайшего дерева! Такого звонкого и веселого пения я не слыхал у них ни разу.

Уже темнело, когда я вновь зашел в птичник, чтобы покормить своих питомцев. После долгого пребывания в саду мне показалось здесь особенно душно. Я открыл окно и, удобно усевшись на сено, поставил на пол чашку с кормом. Как и обычно, смешной Фомка топтался вокруг меня, толкал мои руки своим теплым клювом и, наконец, добравшись до съестного, с удовольствием глотал один за другим кусочки мяса.

Но вдруг вальдшнеп перестал есть и насторожился. Быть может, его поразил какой-нибудь звук или он заметил пролетев­шую мимо окна птицу. Он как-то весь подтянулся, оперение плотно прилегло к телу, крылья слегка вздрагивали. Желая под­разнить своего любимца, я толкнул птицу в бок пальцем. Но вместо того чтобы защищаться или уйти в свой уголок, Фомка неожиданно взлетел в воздух. Одно мгновение птица билась под потолком комнаты, затем ловко нырнула в открытое окно и выле­тела на волю.

В следующие секунды я видел, как вальдшнеп пересек сад, взмыл вверх над большими деревьями и, наконец, как бы рас­таял в вечерних сумерках. «Прощай, Фомка!» Долго стоял я в раздумье у окна, смотрел на угасающую зарю, вслушиваясь в неясные звуки весеннего вечера, и вспоминал Фомку.

- Прощай, смешной Фомка! - Я закрыл окно и уселся на подоконник.

В комнате совсем стемнело и было безжизненно тихо. Только на белой стене неясно маячила маленькая, сгорбленная фигурка перепела. Однокрылая птица суетливо бегала вдоль стенки туда и обратно, издавая тихие звуки и шелестя сеном. Что-то сиротли­вое и гнетущее было в этих неясных звуках. И вдруг нервы мои не выдержали. Невыносимое чувство жалости и обиды заполнило мое сердце. Мне было обидно, но не за улетевшего Фомку, не за свое одиночество. В этот праздник весны до слез мне стало жалко моего бедного бескрылого перепела».

Но вернемся к дням сегодняшним. По прошествии времени, редко вспоминаешь прошлые охоты, как-то не лежит к этому душа. Стираются подробности точных выстрелов, количество и размеры добытых трофеев, но остаются свежими «искорками» совсем незначительные эпизоды из достаточно длинной охотничьей жизни.

Что заставило гоняться поздней осенью за перелинявшим подранком селезнем свиязи,  ободрав все руки и лицо об кусты, разумно не ответить. Поймать и из Вологодской области, в коробке, «контрабандой» вести его в Московский зоопарк, где утка с неправильно сросшимся крылом, могла спокойно перезимовать и жить на незамерзающем водоеме среди своих сородичей.

Сегодня не кажется разумным, но пару с лишнем десятков лет назад, можно сказать, был почти горд собой, когда зимой, после непродолжительной «погони», удалось накрыть курткой самку фазана, спрятавшуюся в небольшом кусте. Первые мысли были, использовать её в роли «подсадной» весной, охотясь на фазаньих петухов. Но до подобных «нововведений» дело не дошло, и когда потеплело, курица благополучно вернулась в лес.

Перечислять похожие «происшествия» можно бесконечно долго, так что ограничусь тем, что заставило взяться за перо, тем более, что последнему событию, есть документальное подтверждение – фото, пойманного руками хорька.

Мой приятель  с другом,  в первых числах ноября, возвращались с охоты, когда их внимание привлекла «необычная кошка». Любопытный хорь, не проявляя особой осторожности, наблюдал за охотниками. Отправить дробь по зверьку, даже мысли такой не появилось, а вот поймать его руками, солидным товарищам, с первобытным детским инстинктом, охватившего их, справиться не удалось.

В результате, один прокушенный палец, хорек в накрывшем его свитере, «фото-сессия» и прощальный снимок, отпущенного зверка, получился уже не в фокусе.