Янтарная РЕКА. Мистическая быль. Глава третья ГРОЗА

То, что в одном веке считают мистикой,
в другом становится научным знанием.
                                               Парацельс

Андрей  проснулся от смутного ощущения приближающегося экстрима и несколько минут лежал, пытаясь понять, спросонок ли его глючит или правда он слышит почти непрерывный рокот далёкой грозы. В сознании метались остатки какого-то странного сновидения, пальцы ещё как будто реально ощущали шерсть на загривке зверя,  которого он вроде бы даже обнимал за шею, прижимая к себе тяжёлую, благодарно склонившуюся голову. Во сне разве поймёшь, какой породы собака! В снах обычно вообще ни черта не поймёшь, все они странные. К чему,  интересно, снятся собаки?

Он потёр ладонями виски, открыл глаза. В палатке стоял зеленовато-жёлтый полумрак. Они разошлись на отдых засветло, Андрей сразу вырубился, но проспал не более полутора часов – долгий летний вечер только-только угас.

Поворочавшись немного, он  вылез из палатки и сквозь  верхушки деревьев сразу увидел освещающие весь горизонт вспышки грандиозных молний. Было ещё душно, но свежий, озонированный  воздух тончайшими потоками уже начинал струиться между тёплых сосен. Гроза тяжело и мрачно надвигалась вместе с ночью. В ночь – пусть, лишь бы не днём. Андрей даже порадовался, что после грозового фронта хоть немного спадёт тропическая жара и, забираясь обратно в спальный отсек, оставил открытым вход тента, пристегнув его к каркасной дуге. Он с удобством улёгся на боку лицом  к  входу, подложив под голову свёрток одежды, и приготовился наслаждаться зрелищем дождевых потоков и шумом воды по тенту палатки.

Сквозь противомоскитную сетку внутреннего отсека и вход были смутно видны противоположный берег реки, кусочек русла и пляжа, перечёркнутые на переднем плане вертикальными линиями сосен, среди которых стоял лагерь. Под меркнущим освещением картинка постепенно  становилась бесцветной и всё более нечёткой. В левом нижнем её углу угадывался силуэт стоящей метрах в десяти Славкиной палатки, а тент и Димкин «фигвам» стояли чуть правее, со своего ложа Андрей их не видел.

Он лежал и с довольной улыбкой прислушивался к приближающимся громовым раскатам,  восхищаясь их непрерывностью. Один раскат, даже ещё не успев разбежаться, вольно раскинуться по пространству, перекрывался другим,  а то и двумя новыми, свежими. Они ещё были далеко и воспринимались немного отстранённо, но в их непрерывности и тональности всё явственнее нарастала угроза могучей, яростной стихии. Детали пейзажа вскоре начали подсвечиваться ещё слабыми сполохами, становясь на какие-то миллисекунды контрастными, чёрно-белыми. Сполохи вдруг пошли сплошной пульсирующей чередой и это зрелище, озвученное всё более близким рычанием раскатов грома, заметно меняло ощущение происходящего. Чувство романтического  умиротворения постепенно уступило место любопытству, потом удивлению и, наконец, перешло в настороженность: под такой грозой ему бывать ещё не приходилось. Друзья по-прежнему дрыхли в палатках или делали вид, что дрыхнут и Андрей ощущал, что он вполне наедине с приближающимся  атмосферным фронтом. Он даже перевернулся на живот, лёг лицом прямо к входу, оперев подбородок на ладони, и нахмурился, готовясь  увидеть нечто увлекательнейшее в своей жизни.

Как замерло вдруг всё! И наползла уже почти полная темнота - ничего не разглядеть. И раскаты утихли. Но было ясно, что гроза никуда не ушла, она тут рядом, зацепилась за макушки сосен, нависла, набухла и ждёт. Ждёт шквала, могучего удара воздушной массы, сжавшейся подобно пружине  на линии столкновения холодной, агрессивной, и раскалённой, застывшей в антициклоне,  воздушных масс… Пауза уже тонко пела, как готовящаяся лопнуть струна, и Андрей  внутренне сжался, понимая, что сейчас будет.

Шквал ударил совсем не с той стороны,  откуда шла гроза. Он врезал с другого берега Луха, прямо по фронту стоянки, с таким рёвом, что Андрюха  даже сел на постели. Раздался гулкий хлопок, причина которого не оставляла сомнений – вырвало колышки нескольких растяжек тента и полотнище начало исхлёстывать ближайшие сосны, болтаясь на двух-трёх оставшихся концах, привязанных к деревьям. Сжатая воздушная масса проломилась между соснами, метнулась туда-сюда, заметила отвёрнутый полог палатки и швырнула в него один из  своих сгустков. Андрей физически почувствовал, как его  палатка вздулась и приподнялась над землёй -  взлететь ей не дал только он сам, сидящий в спальном отсеке и прижимающий его пол своим весом, да  передние штормовые растяжки, очень кстати «зарифленные» за две молодые сосенки.

Надо было закрывать вход, но сначала закрепить тент иначе его  раздерёт о сосны. В тот момент, когда Андрей выбрался из внутренней палатки в тамбур, хлынул  ливень, правда, не такой сильный, как можно было ожидать по прелюдии. Он был, конечно, хорош, но не то, что называется «как из  ведра» - это был не поток, а просто очень, очень сильный дождь. По тенту палатки сначала забарабанили тяжёлые капли, и эта дробь почти сразу сменилась ровным гулом. Одевать что-то поверх плавок смысла не было. Андрей  глубоко вдохнул, как будто перед прыжком в омут, и выскочил наружу, сразу же опустив и застегнув за собою полотно входа. Выпрямился и несколько секунд  стоял под ливнем и шквалами, озираясь и привыкая к обстановке.

            Гроза неистовствовала. Стало понятно, почему ливень не так уж силён – эпицентр грозы явно проходил левее, выше по течению реки. Вот кому-то из туристов сейчас там достаётся ! Но и здесь мало не казалось. От непрерывных  молний было почти так светло, как от … Его  внезапно прострелило воспоминание: от мигающей люминесцентной лампы! «Ловерс дайм» - пятачок влюблённых из романа «Возвращение»! Света Жукова !  Ведь она рассказывала тогда, зимой историю, случившейся с ней на сплаве – на сплаве по Луху!  О-очень своевременное воспоминание, как раз тогда, когда надо заниматься срочным устранением проблем! А он-то нет-нет, да и задумывался,  с чем же ассоциируется у него слово «Лух» ? Надо будет потом поделиться с ней впечатлениями…

            Он бросился спасать тент, поставил на место упавшую стойку, поймал центральную растяжку и привязал её к одному из брёвен, сложенных у кострища буквой П  и служащих лавками. В этот момент сверху обрушился такой раскат грома,  что Андрей реально почувствовал удар воздушной волны и почти оглох. Ему повезло: закрыв глаза, он затряс головой и захлопал ладонями по ушам, пытаясь избавиться от ощущения  ватности, и благодаря этому не оглох ещё раз и не ослеп - где-то совсем близко обрушилась такая молния,  что ему даже сквозь  веки показалось, что сосны стали прозрачными, а весь прочий мир призрачно белым и невыносимо ярким. А треск был таким,  что  люди со слабыми нервами могли бы и сознание потерять. Он совершенно  не боялся гроз,  словно зная, что это не его  судьба – попасть под разряд, но в этом случае любой на его месте присел бы, а то и упал на землю. Он и присел, а когда вскочил и открыл глаза,  увидел, что тент так надулся под очередным шквалом, что растяжкой сдвинул на добрых полтора метра казавшееся неприподъёмным бревно.

            - Ничего себе !- пробормотал Андрей, заново перевязывая растяжку.

            По спине, по плечам, по голове хлестал пока ещё кажущийся тёплым дождь, шквалы  рвали из рук углы тента, но он заметил, что сила у шквалов уже не та, в сущности это были уже просто сильные порывы ветра. Первая ударная волна воздушного фронта прошла.

            Закончив с растяжками, он выпрямился, предвкушая, как сейчас  разотрётся у себя в палатке полотенцем, переоденет плавки и растянется в уютном сухом спальнике, повернулся и едва не заорал от ужаса: рядом с его палаткой, чуть за ней, в струях дождя стояла смутная  фигура, чуть более светлая, чем непроглядно чёрный фон леса за ней. Продолжавшие сверкать молнии не высвечивали её и даже когда их вспышки  делали ясно видимыми все окружающие предметы, она оставляла впечатление трафарета с размытыми дождём контурами. Зрелище это было почти предельным даже для самой стойкой психики.

            Андрей  попятился, споткнулся о штормовую растяжку Димкиной палатки и чуть не упал на неё спиной. Палатку сильно тряхнуло, и в ней послышалась возня.

            Чья это идиотская шутка?! Может, Славка незаметно выбрался из палатки и решил приколоться, нагнать жути на друга? Совершенно не в его характере, да и жёсткие розыгрыши в их компании в принципе никогда не практиковались. В этом смысле их общей идеологией был сформулированный когда-то Андреем тезис о том, что шутка - это когда смешно всем, а когда смешно только шутнику, то это его личный диагноз. Но если к лагерю незаметно, в этакое ненастье подобрался кто-то посторонний, да ещё и в такой мистической экипировке, то вряд ли с добрыми намерениями.

            Содрогаясь от перевозбуждения, Андрей в свете молний оглядел землю вокруг себя в поисках чего-нибудь увесистого. В конец одного из брёвен воткнут и забыт топорик! Уже легче. И надо будить друзей.

            -  Ты, урод! – крикнул сквозь дождь Андрюха, - За такие шутки можно и череп раскроить!

            Он потянулся за топориком, а когда опять поднял взгляд, жуткой фигуры у палатки уже не было.  Исчезновение её напугало  не намного меньше, чем  появление. Не слишком ли часто стали посещать его глюки? Тут уж либо у него крыша едет,  что не менее страшно, либо … он осторожно повернул голову и на этот раз, уже не выдержав, ударил кулаком по каркасу Димкиной палатки и истошно заорал:

            - Димо-о-он!!!

            Силуэт стоял под тентом у обеденного стола там, где  не поливал дождь, почти не доставали отсветы молний, и был едва различим. Как он там оказался, не пройдя мимо Андрея, было загадкой. И у него не было никаких явных деталей одежды, конечностей и лица. Просто нечто, по очертанию напоминающего человека в перепоясанной ремнём куртке и бесформенных штанах.

            В крике Андрея было, видимо, что-то такое, что Димка выскочил из палатки, как ошпаренный и, разумеется, тоже в одних плавках. Ничего сказать или спросить он не успел, так как незамедлительно увидел то же самое, что видел Андрюха, и неподвижно застыл рядом с другом, пытаясь понять, что или кого он видит.

            Фигуру как-то странно повело, контуры её чуть потекли,  и она переместилась из-под тента под дождь. Звенящая, гулкая пустота внезапно вошла Андрею через уши, заполнила мозг. Исчезли раскаты грома и треск молний, шум дождя и гул ветра в кронах сосен.          

 «Найди его!» - прозвучал из бесконечной тишины низкий мужской голос. Даже как бы и не голос и не слова, вообще не звук, а из ничего, из пространства возникшее понимание.

«Кого?!» -  странно, но Андрей осознавал, что он это и не сказал, и не подумал.

«Того, в кого ты поверил. И не гони, если он найдёт тебя сам!»

«Не понимаю. Кто - он?!»

«Его зовут Кай»

Тут Андрей  едва не рухнул на мокрую хвою и валяющиеся повсеместно сосновые шишки – так сильно толкнул его в плечо Дмитрий.

- Это чё за хрень?! – пытаясь переорать шум грозы, крикнул изрядно ошалевший от происходящего Димка. В его крике слышалась ярость; наверное, так кричат сильные и не привыкшие давать слабину люди, которые сталкиваются с чем-то реально пугающим.

Покачнувшись от толчка и восстанавливая равновесие, Андрей сквозь текущую с бровей и ресниц воду видел, как человеческий силуэт, то ли удаляясь  за сосны, то ли просто теряя чёткость очертаний, быстро исчез в дожде. Звуки возвращались.

«Ты нужен ему!» - сказал уже как будто сам дождь…

Стихия медленно затихала, поливая водой лес, реку и расположившиеся на её берегах палаточные лагеря. Озаряемая вспышками молний полоса горизонта над линией лесов становилась всё уже и дальше, сжимаясь на северо-востоке.

Мужчины стояли, пытаясь прийти в себя. Андрей вдруг почувствовал, что  тепло, с избытком накопленное его телом за прошедший жаркий день и душный вечер, полностью вымыто дождём и сожжено испугом. По коже непрерывно бежал озноб. Застывший рядом с ним с отвисшей челюстью Димон в темноте был похож на облитую водой мраморную статую античного атлета.

- Вискарь где? – хрипло спросил Сошников.

Димка так неожиданно и отчаянно чихнул, что от его головы  во все стороны полетели брызги дождевой воды.

- У меня в тамбуре. Но я бы лучше самогонки-перцовки, что ты настоял.

- Тащи! А Славку не буди.

- Рехнулся что ли – под дождём и ветром пить! Пошли в палатку!

- Тогда тащи ко мне, у меня просторнее и выше. Да полотенцем оботрись, а то вломишься на мой спальник,  как водяной!

Они сидели вдвоём у Андрюхи во внутренней палатке, переодевшись в  сухие плавки и натянув футболки, и в качающемся свете фонарика, не чокаясь, вгоняли в себя уже по третьей стопке целебного  напитка, благоухающего чесноком и мёдом, обжигающего перцем и своими пятьюдесятью градусами. Закусывали  помидорами и полукопчёной «Охотничьей», откусывая прямо от целого батона. Плотную, почти не жующуюся колбасную оболочку выплёвывали в целлофановый пакет. Димка, не испытавший слуховых галлюцинаций и вообще переживший несколько меньший стресс, первым почувствовал отходняк и внезапно от всей души разразился длинной матерной тирадой, требуя не известно от кого разъяснений увиденного (потом, утром Славка, блаженно потягиваясь, спросит, какого лешего они орали всю ночь).

Андрей поднял на него глаза и впервые за последний час сделал попытку улыбнуться. Он, разумеется, так и не осознал, что произошло, что это было и было ли вообще, но самым непостижимым и парадоксальным образом начинал чувствовать, что ощущение кошмара отступает и что он стал невольным участником чего-то доброго, вроде того, о чём потом говорят «приснился странный, но хороший сон». И действие самогонки тут было совершенно не причём. Ничего себе, хороший сон,  чуть богу душу не отдал !

Гроза ушла, уведя за собою  остатки дождя и ветра и оставив только два звука – щёлканье падающих с сосен  капель и журчание Янтарной реки в сучьях упавшего ещё по весеннему паводку дерева.

                                           --------------------------------------------

Он не мог помнить того момента,  когда сильная рука вытащила его за загривок из логова. Не помнил и мать-волчицу, лежащую вблизи лаза и забрызганную собственной кровью. Он был слишком мал тогда и именно эти его малость и щенячья трогательность спасли ему жизнь. Охотник не захотел потом объяснять ни себе, ни друзьям, почему не поднялась рука на этого щенка, и с какой стати после той облавной охоты в его доме появился волчонок.

Волчонок оказался чертовски умён. Он рос, всё больше любил своего человека и его, а вернее уже свой, дом, бродил с ним по лесам, когда им доводилось вырваться на охоту, не пытался сбежать и привыкал к ружейному грохоту. И к великому изумлению хозяина, который даже не пытался его этому учить, начал становиться помощником. Очень странно и фантастично выглядела эта охота, когда в полной тишине, он вдруг едва ли не под ноги выставлял зайчишку и недоумённо  смотрел на хозяина, который без совершенно необходимого охотнику звука гона поначалу «зевал» такие моменты. Или без стойки, как спаниель, поднимал чётко под выстрел тетеревов. И всегда получал свою законную часть добычи. Даже остановленный кабанчик был у него на счету. Если бы по чернотропу, а не по белой тропе, не нашёл  бы тогда его хозяин.

А потом была та последняя зима и страшный треск льда под человеком, и сразу ушедшее в глубокий омут ружьё, которое охотник не успел кинуть поперёк внезапно раскрывшейся полыньи, и скребущая, судорожно хватающая лёд рука. И испуганный волчий вой, и клыки, вцепившиеся в рукав и соскользнувшие с рвущегося обшлага зимней куртки  на кисть руки и сдёрнувшие с неё перчатку. И вновь страшный, тоскливый вой над  сомкнувшейся водой…

ЭПИЛОГ

            Андрей почему-то не вздрогнул и не попятился назад, под сосны,  когда выйдя около семи утра на пляж, чтобы умыться, увидел у уреза воды крупного и очень красивого волка. Может быть потому, что после фантасмагорического ночного происшествия  его, ещё не отошедшего до конца от шока, трудно было напугать чем-то вполне земным и понятным. А может быть и по иной, значительно более сложной причине…

            Волк сидел на песке и смотрел в янтарную воду.  Он повернулся на шорох шагов и его взгляд  из-под  бровей остановился на Андрее. В этом взгляде не было ни малейшего намёка на свирепость, злобу или страх. У Сошникова было ощущение, что он где-то его уже видел. В мыслях? В снах? В стихах? 

            Андрей, повинуясь чему-то совершенно новому, необыкновенному внутри себя, опустился на корточки и с минуту смотрел в глаза волку, всё глубже осознавая происходящее и удивляясь  его реалистичности. Он ещё не представлял, что будет делать дальше, и понятия не имел, что должен сделать, но чувствуя, что в его голове всё начало окончательно и бесповоротно связываться, удивлённо-утверждающе произнёс:

            - Кай?!

            Волк положил в воду предмет, который до этого держал в зубах,  улыбнулся в ответ уголками пасти, как это иногда проделывают собаки, и, опустив большую лобастую голову, подошёл к Сошникову. Андрей безбоязненно запустил пальцы в  густую шерсть на загривке и глянул поверх волчьей спины на  уплывающий вдоль кромки пляжа и начинающий медленно погружаться в воду предмет. Это была рваная охотничья перчатка с обрезанными пальцами и рукавичкой-клапаном…

                                                -----------------------------------------

Когда первая тоска притупилась, он стал искать. Иногда приближался и видел, как панически его боятся, а иногда хотят убить – дважды по нему стреляли, но он ещё в детстве прекрасно изучил свойства вскинутого в руках своего хозяина-друга длинного предмета и вовремя ускользал. И теперь, ведомый чем-то совершенно неподдающимся ни человеческому, ни звериному сознанию, он чувствовал, кто поймёт и примет его появление и кого обязательно надо найти…

            … - Кай?! –  услышал он и счастливо улыбнулся…                             

Автор Борис Соколов